Ополчились
на гея

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ РУВИНСКИМ ВЛАДИМИРОМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА РУВИНСКОГО ВЛАДИМИРА ВЛАДИМИРОВИЧА.

На перемене учительская гудела как улей. Педагоги обсуждали победу гимназии на городской олимпиаде по русскому языку и литературе. Ученики заняли первое и третье места, подтвердив реноме, которым гордилась эта частная школа.

На пороге учительской, мурлыкая арию из «Кармен», появился директор гимназии Константин Крученых:

— Ну что, Платон Евгеньевич, поздравляю! — пожал он руку изысканно одетому учителю-словеснику. Молодцы!

— Спасибо, Константин Петрович, вы же знаете, это у нас ученики толковые, — откликнулся словесник.

— Не скромничайте, мы обошли столько сильных школ. Который, кстати, раз? — обернулся к учителям директор.

— Четвертый, кажется, — поспешила с ответом завуч Ольга Бор.

— Пятый, — поправил Платон Белоусов.

 Гимназия «Логос», в которой он работал, была создана еще в середине 1990-х годов. Сперва это был лицей, готовящий к поступлению в экономические вузы, который благодаря своему вольнолюбивому духу привлекал к сотрудничеству столичную академическую интеллигенцию. Затем сложился костяк единомышленников, и возникла идея сделать частную школу с упором на развитие индивидуальных способностей. Лицей получил грант от фонда олигарха Юрия Карпинского, активно вкладывавшегося в образование детей. На эти деньги арендовали здание, а к экономическим и точным предметам добавили гуманитарные.

 «Любовь свободна, век кочуя, законов всех она сильней», — пел Крученых, наливая себе чай. Это был полный сил старичок с профессорской бородкой.

— Как вам удается проделывать это снова и снова? — поинтересовался он у Белоусова, отхлебывая чай.

— Что именно?

— Не снижать планку.

— Нет никакого секрета, Константин Петрович, — улыбнулся Белоусов. — Я просто помогаю детям понять, что словесность — это про их жизнь, и как могу поддерживаю их интерес.

— Что ж, с вами мы не прогадали. Учитесь, коллеги!

Педагогов в гимназию приглашали по рекомендации. Белоусов, до этого преподававший в лицее при МГУ, оказался в их числе. Тогда ему было 35 лет, и его уже знали как профессионала, не просто успешно готовившего абитуриентов к поступлению в один из ведущих вузов страны, но и учившего их самостоятельно думать. С тех пор он проработал в гимназии три года, и за ним закрепилась репутация увлеченного своим делом человека, умеющего находить общий язык с подростками.

Обучение в гимназии далеко не каждому было по карману, и руководство ценило Белоусова: его ученики без осечек становились студентами, и состоятельные родители приводили детей в колледж в том числе из-за него. Преподавать Белоусову здесь нравилось. Ведь, несмотря на высокую плату, в «Логосе» был большой конкурс. «Ученики тут вдумчивые, видно, что они к чему-то стремятся. С такими работать — одно удовольствие», — объяснял он как-то коллеге по бывшему лицею, жаловавшемуся на безразличие нового поколения школьников. Да и платили в гимназии неплохо, так что жаловаться было не на что.

Каминг-аут

Воскресным майским утром группа старшеклассников, радостно галдя, высыпала из поезда. Следом вышел Белоусов: немного заспанный, но довольный, он зевнул. До утра он проговорил в поезде с учениками о завершающейся поездке в Петербург, куда он давно собирался их свозить. Это была не совсем обычная экскурсия: школьники, разбившись на тройки, проходили литературный квест — изобретение самого Белоусова. Выполняя задания, им нужно было найти место, связанное с тем или иным писателем или произведением, — скажем, набережную, которой посвящены блоковские «Ночь, улица, фонарь, аптека». Или проследить маршрут гоголевского «Носа». Или узнать, по каким дворам-колодцам ходили герои Достоевского. В итоге поездка превратилась в самостоятельное исследование города.

— Ну как? Готовы поехать еще? — Еще бы! Круто было! — выпалила тройка победителей. Ей достался приз — билеты на концерт Пола Маккартни, приезжающего с гастролями в Москву.

— А остальные? — Если только вы нам пятерки поставите за четверть! — под смех остальных выкрикнула первая красавица класса Ирина.

— Поставлю, если вы их заслужите, вымогатели!

Поболтав еще пару минут, класс разъехался по домам. Настроение у Платона было приподнятое — дети в поездке порадовали его самостоятельностью мышления и готовностью искать ответы. Главное, у них были вопросы! Ему нравилось видеть, как они взрослеют и умнеют у него на глазах. «Кто бы мог подумать, что я стану педагогом...» — усмехнулся он про себя.

Придя домой, Платон принял душ и позвонил директору: от него пришло странное письмо с просьбой о личной беседе. Подробностей никаких не было.

— Константин Петрович, здравствуйте, получил ваше письмо. Что-то случилось?

— Пока нет. Но мне хотелось бы с вами переговорить.

— Хорошо. Завтра в гимназии?

— Вы знаете, беседа личная, неофициальная, поэтому, если вы не против, мы могли бы где-нибудь выпить кофе. Скажем, в «Лангусте» после уроков, часа в три?

— Согласен, договорились.

На следующий день Белоусов ждал директора в уединенном кафе недалеко от гимназии, потягивая холодный гранатовый сок. «В чем дело, — недоумевал он, наслаждаясь прохладой. — Сокращаются учебные часы? Меняется программа?» В дверях возник Крученых. Директор, слегка волнуясь, что бывало с ним нечасто, поздоровался, ничего не стал заказывать и сразу перешел к делу.

— Платон Евгеньевич, я бы никогда не поднял эту тему, так как личная жизнь сотрудников — это их дело и руководства колледжа не касается. Но пока вы были в Питере, произошло нечто, что нам стоит обсудить…

— Пожалуйста, я вас слушаю, — произнес Белоусов.

— Мне на электронную почту пришло письмо от неизвестного человека, за подписью «доброжелатель». Он пишет, что вы — гей, и требует уволить вас из колледжа «по-хорошему». Иначе он грозит поднять скандал: мол, дети в руках содомита и прочая чепуха. К письму приложены фотографии, на которых вы на какой-то частной вечеринке целуетесь с мужчиной.

— Так, и что вы от меня хотите?

— Поймите меня правильно, я целиком на вашей стороне и далек от предрассудков насчет сексуальной ориентации. Мне важно знать, что правда, а что нет, чтобы просчитать дальнейшие шаги и последствия. Я не хочу, чтобы нас шантажировал какой-то ублюдок.

— Что ж, Константин Петрович, давайте я вам расскажу все по-порядку, — учитель собрался и выдержал паузу. — Да, я гей. Но не считал нужным это афишировать, работая в школе. В каком-то смысле я даже рад, что все открылось, так как мне уже надоело то мракобесие, которое сейчас происходит в стране вокруг геев и лесбиянок.

— Продолжайте…

Белоусов рассказал, что давно встречается с мужчиной, и они бы оформили отношения, если бы в России это было возможно и не осуждалось. Это с ним он был на тех фотографиях с вечеринки — они подлинные, и кто-то по недоразумению или по злому умыслу выложил их в интернете на тематическом форуме. К детям, на всякий случай подчеркнул Белоусов, его ориентация не имеет никакого отношения.

«Надо же, а внешне не похож совершенно», — поймал себя на мысли Крученых. Директор гимназии слушал учителя внимательно, словно что-то взвешивая в уме. Белоусов ему нравился как человек и как педагог. К геям он никакого предубеждения не имел: этот вопрос он для себя разрешил давно, ему симпатизировала свойственная им чувственная тонкость и эстетизм. В конце концов, люди созданы разными, и Крученых, еще заставший гонения на всякую инаковость, ценил разнообразие. Поэтому симпатии директора были на стороне Белоусова, который, по мнению Крученых, стоил многих «нормальных».

— Вот что я скажу, — произнес директор. — Думаю, нужно быть морально готовым к тому, что эти снимки будут растиражированы. Возможно, аноним сдержит слово и поднимется скандал, нужно будет его просто переждать. Возможно, придется объясниться с учениками и, скорее всего, с родителями. Вы же знаете, среди них разные люди есть. Но на вашей работе это никак не скажется, и я всячески постараюсь этому содействовать.

Прессинг

Через месяц о том, что словесник — гомосексуал, знала вся гимназия. Сначала об этом написали на форумах, затем кто-то, очевидно, из родственников детей, не принятых в гимназию, сообщил в родительский комитет. Некоторые родители, пока не в ультимативной форме попросили убрать учителя. Директор «Логоса», человек дипломатических способностей, убеждал их, что первые, кто потеряет от этого решения, — дети. Скандал тлел, и в гимназии было не до него: на носу были ЕГЭ и поступление в вузы. Крученых надеялся, что придет лето, а там, глядишь, и проблема сама рассосется.

В один из дней к воротам гимназии подъехал тонированный мерседес с «мигалкой». Из машины вышла женщина в возрасте и решительным шагом направилась прямо в кабинет директора. На лице ее застыло выражение оскорбленного целомудрия, а убранные в пучок волосы и наглухо застегнутый костюм дополняли образ пираньи, готовой к атаке.

— Константин Петрович, — ворвалась она в кабинет, — надо серьезно поговорить!

— Прошу, Тамара Георгиевна, — -директор жестом пригласил ее присесть. — Чем обязан?

Визави Крученых была депутатом Госдумы из Комитета по нравственности и, что важнее, бабушкой одного из учеников гимназии. Тамара Каретная, славившаяся своей неприязнью к геям и лесбиянкам, активно поддерживала законопроект о запрете пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних. Она давно недолюбливала директора — у них были стычки, когда депутат выступала с советами насчет образовательной программы гимназии. Уж слишком независимо он держался, не считаясь с ее мнением.

Каретная, заметно нервничая, приступила к делу:

— Мы с вами уже разговаривали насчет Белоусова.

— И я вам, кажется, объяснил свою позицию, — не удержался директор.

— Да, но мне кажется, вы ошибаетесь… Поймите, я не могу спать спокойно, когда представлю, что моего Сашеньку учит такой человек!

— Какой?

— Константин Петрович, — в голосе депутата появились железные нотки. — Вы можете говорить все, что угодно, ссылаться на проплаченные исследования, но ваш учитель — -педофил, и это недопустимо!

— Гей.

— Что?

— Белоусов — гей.

— Какая разница?! — распалилась депутат. — Все одно — содомит. И скрытый педофил, скорее всего. Он не может работать в гимназии!

— До сих пор он вас устраивал? У вас к нему были претензии? — Нет, но сами знаете, в тихом омуте… Он же с детьми в походы ходит, возит их на экскурсии!

— Гей, смею вас заверить, — это не заразно.

— Ошибаетесь, Константин Петрович, ошибаетесь! Работа гомосексуалиста с детьми — это и есть пропаганда, что, как вы знаете, у нас в России запрещено! Вот и церковь наша считает это грехом. Уберите его из гимназии. Пусть в другом месте работает, ему же никто не запрещает. К тому же…

— Но я не могу, — прервал ее директор. — Он один из лучших учителей в школе, у него столько благодарностей. Его ученики поступают сами, без блата и взяток в лучшие вузы. Вы же и по этой причине направили к нам внука. Многие родители Белоусова ценят! У меня нет оснований его увольнять.

— Что ж, — протянула депутат, — вы рискуете не только своим местом, но и репутацией гимназии. Подумайте о последствиях!

Бросив угрозу, Каретная ушла и оставила директора в тревожном состоянии. «Черт знает что! Кем она себя возомнила, эта напыщенная дура?» — бушевал Крученых. Запив волнение стаканом минералки, он решил пока никаких действий не предпринимать. Да и что тут можно предпринять?

Однако депутат не отступилась и начала бомбардировать жалобами попечительский совет гимназии и агитировать в родительском комитете — мол, содомит растлевает детей, а директор его покрывает. Через две недели к Крученых пришли родители двух учеников восьмого и девятого классов и сообщили, что со следующего года переводят детей в другой лицей. И черт бы с ними, думал Крученых, придут другие. Однако это решение било не только по финансам, но и по репутации гимназии. Родители были высокопоставленными чиновниками, отец одного ребенка работал в Счетной палате, другого — в Министерстве финансов, и потеря их могла сказаться на привлекательности «Логоса». Директор знал, что при выборе гимназии некоторые родители ориентируются и на то, чьи дети будут учиться с их чадом.

На объяснения Крученых родители-отказники кивали понимающе, но упирали на то, что рядом с их сыновьями не должно быть «геев или педофилов, черт их разберешь». К тому же скандал, говорили они, вышел за пределы гимназии, о нем написали некоторые СМИ, а им такая популярность не нужна. «Хорошо, что другие родители оказались умнее, — утешал себя директор, — не стали забирать детей».

В гимназии царил раздрай: большинство педагогов поддерживали Белоусова, но были и те, кто считал, что он должен уйти. Обеспокоенность высказал и попечительский совет. Мнения в нем по поводу скандала разделились. Часть выступала за увольнение Белоусова из-за его ориентации или из-за шума, поднявшегося вокруг гимназии. Часть отстаивала учителя. В итоге председатель совета Владислав Грушевич, представитель фонда Карпинского, финансирующего гимназию, позвонил директору: — Костя, решение за тобой, но бездействовать больше нельзя. Родители начали забирать учеников. Гимназия может остаться без денег, а наши гранты не покроют недостачу. Давать больше мы не можем.

— Влад, ты же знаешь, что уволить Белоусова я не могу: это против всех принципов, которые исповедует наша гимназия. Какая к черту широта взглядов, научные знания, толерантность, открытость, если мы избавимся от одного из лучших учителей в угоду средневековым представлениям? Чему мы будем учить школьников?

— Успокойся, я тебя понимаю. Но и оставлять это дело на самотек больше нельзя. Каретная во всю пиарится на этой теме, требует тебя снять, чего, конечно, не будет. Но к ней прислушиваются и другие родители. Нужно что-то придумать. Или увольнять Белоусова.

Константин Крученых кивнул и задумался. Ситуация казалась патовой. Уволить нельзя, это против принципов — его и гимназии — и означает потерю прекрасного учителя. Но и оставлять дело как есть тоже нельзя. Остальные родители могут дрогнуть и забрать детей из гимназии. А новых — скандал может отпугнуть.

Как поступить директору?

Александр Асмолов,
д.п.н., профессор, член президиума Российской академии образования, завкафедрой психологии личности МГУ

Когда мы принимаем решения, то всегда выбираем между культурами полезности и достоинства. В России привыкли рассматривать бизнес только в категориях выгоды и пользы. Но я уверен, что такой бизнес обязательно приводит к грустному человеческому финалу, даже если по формальным критериям он успешен.

Поэтому нужно различать две вещи: ценность и цену. Когда мы делаем ценностный выбор, то взвешивать его на весах, как говорили бихевиористы, подкреплений и наказаний невозможно. Здесь принципиально другая логика — успеха или неудач. В рамках культуры достоинства мы каждый раз пытаемся постичь цену и ценность победы, ведь она не значима, а победителей судят. В этой ценностной системе координат существует внутреннее, интимное пространство, за которое человек отвечает перед самим собой. Логику этой системы передает позиция Мартина Лютера, сказавшего: «На том стою и не могу иначе».

Когда мы рассматриваем ситуацию, с которой сталкивается Крученых, — я сказал бы, трагичную для нашей культуры, поскольку в ней преобладает прагматизм, — то прежде всего надо понять ценность и цену его выбора. Поступится ли он своими ценностями ради удержания учеников, финансового благополучия школы, то есть ради задач, связанных с культурой полезности? Чтобы ответить на этот вопрос, Крученых должен отдавать себе отчет в том, что его работа не измеряется логикой выгоды и полезности. Деятельность директора школы, если он успешный директор, всегда определяется образами желаемого будущего и школы, которую он хочет создать для своих учеников. И если он строит культуру достоинства, в которой во главу угла ставится ценность личности, то ему нельзя поступаться принципами.

Надо учитывать, что наша культура полезности воспринимает любое «иное» как вызов существующим традиционалистским нормам. Поэтому она выступает часто как культура жестокой ксенофобии и неприятия «иного». А в культуре достоинства главное — это искусство жизни с непохожими на тебя людьми. Без толерантности, которая идет по пути поддержки цивилизационного разнообразия, общество, как и сам человек, обречено на угасание. Это касается и сексуальной ориентации, за которой стоят могучие психо-эндокринологические механизмы, обрекающие человека на тот или иной выбор. С моей точки зрения, преследование любых меньшинств, идущее в логике ксенофобии и дискриминации, — это вторжение в ценностные миры личности, что недопустимо.

Крученых понимает: если его внутренняя позиция, вызывающая в традиционалистской культуре агрессию, предстанет на всеобщее обозрение, то ее могут подвергнуть и всеобщему бичеванию. Но это и есть признак той самой культуры полезности.

Директор должен решить для себя, нужно ли защищать учителя ради того, чтобы поддержать ценностный образ школы, ее учеников и сотрудников. По сути это выбор человеческой личности, а не администратора. Директор должен задать себе вопрос: готов ли он оставаться тем, кто есть, и сохранить свою сущностную ориентацию? Или готов поступиться принципами и отказаться от себя? Это непростой экзистенциальный выбор в больной ситуации больного общества.

Директор должен решить для себя, нужно ли защищать учителя ради того, чтобы поддержать ценностный образ школы, ее учеников и сотрудников. По сути это выбор человеческой личности, а не администратора. Директор должен задать себе вопрос: готов ли он оставаться тем, кто есть, и сохранить свою сущностную ориентацию? Или готов поступиться принципами и отказаться от себя? Это непростой экзистенциальный выбор в больной ситуации больного общества.

Сергей Казарновский,
Заслуженный учитель России, директор школы «Класс-Центр»,

Понятно, что директор школы — фигура зависимая. А директор частной школы — зависимая вдвойне. Но внутреннюю свободу, принципы и авторитет личности руководителя никто не отменял, а данный контекст, я бы сказал, возводит их в квадрат.

Поэтому Константин как директор, с моей точки зрения, несостоятелен, так как он не создал в школе главного — атмосферы, в которой подобные проблемы с профессиональным учителем вообще бы не возникали. Ему, судя по всему, безразличны дети, ведь он рассуждает как администратор, забыв, что с незапамятных времен главная функция школы  — образование, в центре которого — сложные вопросы этического выбора. Михайло Ломоносов девизом своей первой российской школы выбрал четыре слова: «Арифметика. Грамматика. Гимнастика. И стыд». Это то, чего нет у Константина. Его волнуют лишь победы на конкурсах, отток-приток детей и денег. Другие приоритеты заставили бы директора подумать в первую очередь о детях — каково им без такого педагога? Не потому что они не будут чемпионами, а потому что Платон для них гораздо больше, чем «тренер»: ведь он обнаружил в себе одну из редчайших сегодня способностей — быть учителем. Это значит, что он готов тратить время на разговоры с детьми, слушать и слышать их. То, на что способны очень, очень немногие. Это и есть профессионализм.

Если говорить в целом, то директор в подобной ситуации должен помнить, что в частных школах отношения между родителями и руководством регламентируются договором. Дабы оградить родителей от соблазна влиять на учебный процесс и отбор педагогов.

Кроме того, нужно понимать, что директор — единственный, кто целиком и полностью отвечает за все происходящее в школе. И потому, если он уверен в своих учителях, то, безусловно, должен брать на себя ответственность и отстаивать их до последнего.

Важный инструмент здесь — терпеливые беседы с родителями, находящимися во власти предубеждений. Как-то я пригласил к себе в школу волонтеров — преподавателей английского языка из США. Они были мормонами, и некоторые родители весьма настороженно к ним отнеслись. Но мы договорились, что американцы не распространяют в школе свою религию, и на этом конфликт был исчерпан.

Дипломатичность — только одно из качеств хорошего директора. Первое же среди них — заинтересованность в своем деле, коллективе и учениках. Иначе он не сможет говорить с детьми — как я, например, это делаю на своей «директорской перемене» — о сложных и важных вещах, в том числе о разной сексуальной ориентации людей. А такой разговор необходим, так как слово «толерантность» для русского человека ново и пока является камнем преткновения. Хотя расшифровывается, на мой взгляд, очень просто: умение жить с теми, кто не похож на тебя, теряя интерес к их недо-статкам.

Безличностный директор не сможет противопоставить свой авторитет захлебывающимся в собственной «значимости» и тотальном невежестве депутатам. Он сможет только «сдавать» своих, даже несмотря на то, что большинство сотрудников школы поддерживают «виноватого» педагога. Поэтому Крученых, по моему мнению, должен уйти.