Хотите
научиться думать?

Блог восьмой

1.

Моя умная, интеллигентная приятельница; очень талантливый врач. Речь — о войне, о Сталине, о ГУЛАГе и об Освенциме… Говорю:

— У нас не было принято соответствующего вердикта… Вот в Германии он был принят, и никто не имеет права отрицать Освенцим. Если кто вдруг публично на улице начнет оправдывать Освенцим — полисмен возьмет под козырек и задержит такого оратора…

И слышу такую ответную реплику:

— Ну, у них тоже не все хорошо…

…Взяв себя в руки после ошеломления (от этого благородного человека, деятельно помогающего людям, никак не ожидала такой реакции), говорю:

— Разве я утверждала, что у них все хорошо? Я — совсем о другом. Только о том, что у них нельзя публично оправдывать Освенцим. А у нас, к сожалению, ничто не мешает оправдывать ГУЛАГ, где безвинно погублены были миллионы наших с вами сограждан…

Доктор молчит. Переводим разговор на другую тему.

2.

Фраза «У них тоже не все хорошо» имеет свой генезис. Она ведет начало от когда-то утвердившейся (и по ходу времени смягчившейся под напором реальности) уверенности, что «у них все плохо — не то что у нас».

Известный французский писатель Андре Жид страстно сочувствовал коммунистам и СССР. В 1932 году он признавался: «Если бы для успеха СССР понадобилась моя жизнь, я бы тотчас отдал ее». Летом 1936 года он приехал в СССР и пробыл у нас два месяца. Вернувшись, в том же году выпустил книгу «Возвращение из СССР». Она вызвала потрясение, была переведена на 14 языков. «Непостижима эта сенсация», — записывает в дневнике Томас Манн. Но сам автор этой книги был потрясен увиденным и осознанным больше, пожалуй, чем его читатели. (Надо ли говорить, что его имя в СССР отодвинулось после этой книги в тень и даже во тьму.)

«Советский гражданин пребывает в полнейшем неведении относительно заграницы» (сноска — «Или, по крайней мере, знает только то, что укрепляет его веру»). «Более того, его убедили, что решительно все за границей и во всех областях значительно хуже, чем в СССР. Эта иллюзия умело поддерживается — важно, чтобы каждый, даже недовольный, радовался режиму, предохраняющему его от худших зол. <…> Впрочем, если они все же небезразличны к тому, что делается за границей, все равно значительно больше они озабочены тем, что заграница о них подумает. Самое важное для них — знать, достаточно ли мы восхищаемся ими. Поэтому боятся, что мы можем не все знать об их достоинствах. Они ждут от нас не столько знания, сколько комплиментов.

Очаровательные маленькие девочки, окружившие меня в детском саду (достойном, впрочем, похвал, как и все, что там делается для молодежи), перебивая друг друга, задают вопросы. И интересуются они не тем, есть ли детские сады во Франции, а тем, знаем ли мы во Франции, что у них есть такие прекрасные детские сады.

Вопросы, которые нам задают, иногда настолько ошеломляют, что я боюсь их воспроизводить. Кто-нибудь может подумать, что я их сам придумал. Когда я говорю, что в Париже тоже есть метро — скептические улыбки».

Дети и взрослые уверены, что нет: метро, первая линия которого открыта недавно, в 1934 году, — только у нас.

«Вполне грамотный рабочий» спрашивает, есть ли во Франции школы. А более осведомленный поясняет: «Да, конечно, во Франции есть школы, но там бьют детей, он знает об этом из надежного источника. Что все рабочие у нас очень несчастны, само собой разумеется, поскольку мы еще “не совершили революцию”. Для них за пределами СССР — мрак. За исключением нескольких прозревших, в капиталистическом мире все прозябают в потемках».

3.

Размышляя о нашем отношении к Европе, можно копнуть еще дальше и глубже. Николай Тургенев (сын директора Московского университета), находившийся с начала 1824 года на лечении в Англии и участия в восстании декабристов не принимавший, был, однако, заочно приговорен к повешению и предпочел остаться за границей. Там он написал книгу «Россия и русские», только через полтораста лет переведенную с французского и напечатанную в России. В этом толстом томе есть что почитать, но здесь ограничимся несколькими строками: «Если задаться вопросом, в каком направлении суждено идти русскому народу, я бы сказал, что ответ на него уже предопределен самой действительностью: он должен идти к европейской цивилизации. <…> Его уже нельзя заставить переменить направление. И даже если бы это было возможно, кто в нынешнее время пожелал бы отвернуться от Европы и двинуться к Азии, к Китаю?».

В 1847 году напечатано. Правда, во Франции.