читайте также
Создать новую инновационную экономику, о чем президент Медведев говорит как о государственном приоритете России, невозможно без развития высоких технологий. Одним из основных драйверов инновационного роста должны стать компании, занятые разработкой новых коммуникационных технологий, микроэлектроники и высокотехнологичного софта.
Мировой рынок телекоммуникаций в 2008 г., по оценкам экспертов, — это приблизительно $3 триллиона, а мировой рынок софта — $230 миллиардов. Россия как мировая держава просто обязана занять на нем достойное место. Но для этого нам сначала нужно перестроить хай-тек и отношение к нему внутри страны. Если генерал хочет взять хорошо укрепленную крепость, то сперва надо тщательно подготовить и обучить своих бойцов и оснастить их технически. Лезть с шашкой на танки смысла нет.
Сегодня же большинство крупных российских ИТ-компаний заняты дистрибуцией и системной интеграцией компьютерной техники, собранной в Азии, либо сборкой компьютеров из компонентов, произведенных в Азии на американских процессорах и с американским софтом. А это совсем не хай-тек. Другой аспект проблемы — в том, что российские коммуникационные и интернет-решения и сервисы базируются на иностранной инфраструктуре (сервера, софт, системы управления) и аппаратуре (от базовых станций до сотовых телефонов и других терминалов).
В России крайне мало своих гражданских технологий мирового класса. Государство, крупный ИТ-бизнес и дистрибьюторы за последние 10 лет привыкли закупать готовые решения — и аппаратуру, и софт — в США и продавать их здесь. Это просто, но вся работа сводится только к логистике, растаможке, продажам и откатам чиновникам (потому что государство — крупнейший покупатель). И пока никого из чиновников не уволили за то, что он купил технику IBM или Cisco и софт Microsoft.
Но если мы думаем о будущем России, нам надо отходить от этой практики, покупая и внедряя российские технологии, даже если они пока хуже «упакованы» как готовые продукты, чем американские. Нужен поворот в сознании и новые приоритеты. Чиновники, которые сидят на откатах с поставок американского оборудования и софта, конечно, не будут рубить сук, на котором сидят. Поэтому для реальных изменений в обозримые сроки нужна сильная политическая воля самого президента и председателя правительства.
Сегодня нам очень трудно продавать наши высокие технологии в США. Но даже в России крупные клиенты предпочитают американскую продукцию. Если мы хотим развивать хай-тек, давайте сначала дадим дорогу внутри страны своим, отечественным разработчикам, а потом будем думать об экспорте. Внутренний спрос, подкрепленный государственным лоббированием, — вот что может поддержать российские высокотехнологичные компании. А то в США нас не ждут, в Китае не ждут — и в России тоже не ждут. Нужно сделать так, чтобы нас ждали хотя бы у себя дома. Надо создавать условия для формирования внутреннего рынка хай-тека.
Далее, если государство серьезно не поддержит коммерческих предпринимателей в области хай-тека налоговыми льготами, то можно забыть о быстром инновационном прорыве. Просто потому, что вкладывать деньги, например, в недвижимость и торовые сети внутри страны выгоднее, а риски гораздо ниже. Калифорнийский венчурный фонд считает прирост капитала на уровне 30% в год очень хорошим показателем, сравнивая его с банковскими вкладами с доходом, скажем, в 5% годовых. В России инвестиции в недвижимость и фондовый рынок в 2006 году приносили до 100% годовых. Неудивительно, что у местных профессиональных инвесторов нет вообще никакого интереса вкладывать деньги в высокие технологии, в том числе и потому, что они не умеют просчитывать технологические риски.
Соответственно, высокими технологиями в РФ сегодня занимаются энтузиасты без финансирования или с американским венчурным финансированием. Так российскую компанию-мирового лидера системным образом не построишь, надо полагаться на случай. А случай не может быть политикой государства.
Руководители нового специализированного российского инвестфонда Росинфокоминвест, который создавался под лозунгами помощи прежде всего малому инновационному бизнесу, теперь, после получения госфинансирования, заявляют, что будут работать только с крупными компаниями. Почему? Я думаю, чтобы не рисковать и беззаботно занимать свои теплые места много лет без особой ответственности за малорискованные вложения. А реальные инновации — это всегда риск.
Если в России сохранится практика поддержки исключительно крупных госкорпораций, перед страной встанет угроза государственного монополизма и потери миллиардов долларов на коммерчески бесперспективных направлениях (как это было с советскими НИИ), без рыночных стимулов, которые дает конкуренция.
Во многих странах мира высокотехнологичные инновации рождаются в малых компаниях, которым созданы рыночные условия для быстрого роста. В больших фирмах теряется гибкость, появляется бюрократия, забота о собственном будущем руководителей, об их надежной карьере. Как следствие растет нежелание управленцев идти на риск в условиях, когда компания уже доминирует на рынке. В рыночной экономике это, конечно, приводит к банкротству такой компании. Примеры американских фирм Wang и DEC, которые не смогли вовремя перестроится под технологические изменения, стали уже классическими. Но в условиях госкапитализма бюрократия чиновников приводит к снижению эффективности труда, падению качества, высоким издержкам, потере миллиардов долларов и появлению неконкурентых продуктов. Когда большие фирмы и государство лучше планируют инновации, будь то Xerox PARC, IBM или Российский федеральный ядерный центр «Арзамас-16», это делается в условиях небольшого подразделения, физически обособленного от главного планового производства, от сбыта, логистики и т.д. В таком отдельном инновационном подразделении специально создается креативный, исследовательский, свободный климат старт-апа, а не крупной компании.
До сих пор многих в России (и компании, и чиновников, и прессу) привлекает успех индустрии офшорного программирования в Индии. Разработка ПО на заказ — это относительно малорискованная стратегия. Но на этом направлении Россия не реализует весь свой громадный научный и творческий потенциал, потому что все права на созданный продукт принадлежат или передаются заказчику, — как правило, американскому заказчику. За Индией нам угнаться трудно, а главное — гнаться за Индией для Росии и неэффективно, и не нужно. Да и высокие цены на углеводороды, которые быстро увеличивают все себестоимости внутри страны, а также сложная демографическая ситуация просто не позволяют нам лоб в лоб конкурировать с сотнями миллионов дешевых и хорошо организованных индийцев. Поэтому я давний пропагандист израильской, продуктовой, высокотехнологичной модели экспортного софтверного бизнеса для России, когда все права на созданный продукт принадлежат создателю, т. е. российской компании.
Эта модель подразумевает, что вы создаете и продаете собственный продукт, а не разрабатываете что-то по заказу американцев. Я убежден: у нас в стране есть и потенциал, и таланты, и деньги, и энергия для создания собственных программных продуктов для мирового рынка, которые мы могли бы сами продавать и лицензировать компаниям и людям во всем мире. Именно это SPIRIT весьма успешно делает уже более 15 лет, и среди наших клиентов — более 200 лидеров мирового телекоммуникационного рынка, включая Adobe, Apple, Cisco, Ericsson, HP, Huawei, LG, Microsoft, NEC, Samsung, Siemens и Toshiba, а также правительственные и коммерческие организации в России. Программное обеспечение SPIRIT используется более чем в 80 странах и обеспечивает более 100 миллионов голосовых каналов. Когда вы звоните, вполне вероятно, что именно софт SPIRIT обеспечивает доставку и обработку голоса для высокого качества связи, удаляя эхо и шумы.
О том, как именно небольшая компания должна действовать, чтобы добиться успеха на мировом рынке, мы поговорим в следующий раз.