Хотите
научиться думать?

Приходилось и приходится слышать:

— Вот вы ругаете коммунистов, а сколько среди них было честных, порядочных людей!..

Мне ли не знать!.. Если бы не доклад Хрущева, который нам на филфаке читали в Коммунистической (теперь вновь Богословская) аудитории в здании МГУ на Моховой — мне в партию была прямая дорога. Поскольку дома у меня были три честнейших коммуниста.

Но после трехчасового чтения доклада о бесспорных злодеяниях главы этой партии и его подручных для меня, второкурсницы, все было кончено. Не могло быть и речи войти в эти ряды.

Однако о личном поведении в годы «застоя» людей с партбилетом в кармане знаю немало.

Углубимся ненадолго в далекие советские времена, пронизанные двусмысленностью, начинавшейся уже со слова «советский». «Советское время», «советская власть»… Разве когда-либо в нашей стране была власть советов?.. Любой, живший в те годы, подтвердит, что власть принадлежала правящей партии. Давно будучи не партией, а центром единовластия, она, однако, продолжала свой маскарад. На чем, собственно, и сыграл герой моего последующего рассказа.

…Он рассказывал об этом в интервью журналу «Архитектура и строительство Москвы» летом 1988 года.

Был в брежневское время такой очень влиятельный чиновник — Н. В. Баранов, по совместительству — очень средний архитектор. Очень «зловещая фигура. Его не только не любили, но боялись в архитектурном мире. У него была огромная власть, которой он активно и во зло пользовался». Требовал, например, от историков архитектуры таких определений: «Корбюзье — не архитектор, а фокусник, Милютин — жулик, а Ладовский — беспочвенный формалист». И уж совсем развернулся, возглавив редколлегию 12-томной Всеобщей истории архитектуры.

Герой нашего повествования Х., историк архитектуры 1920-х—1930-х годов, рассказывал в 1988 году, как Баранов «начал впечатывать себя в историю советской архитектуры как фигуру первостепенного значения. А это уже касалось моей сферы деятельности. Я подумал, что потомки могут быть введены в заблуждение, если мы, современники Баранова, не разрушим воздвигаемый им себе монумент. Вот тогда, не видя других мер воздействия, я и написал 15 апр. 1977 г. письмо в КПК (Комитет партийного контроля. — М.Ч.), разослав 20 копий в разные адреса…».

«Председателю Комитета партийного контроля при ЦК КПСС тов. А. Я. Пельше от члена КПСС с 1954 г. С.О.Х. (партбилет № 00047885).

О фактах использования служебного положения заместителем председателя Госкомитета [и т. д.] Н. В. Барановым в целях преувеличения своей роли в истории советской архитектуры» (а в советские годы формально считалось, что член партии должен быть скромным…).

Письмо начиналось так: «Завершается грандиозное мероприятие — издание 12-томной Всеобщей истории архитектуры…». Появились в продаже два последних тома. Если современник или потомок «захочет узнать по этим двум книгам, кого же в ХХ веке считают самыми выдающимися архитекторами, <…> то перед ним откроется следующая картина: среди зарубежных архитекторов, с большим отрывом опережая всех по отведенному ему месту в ХII томе ВИА, первым идет Ле Корбюзье <…>, среди советских архитекторов первым идет Н. В. Баранов…»

Письмо направили из ЦК на рассмотрение председателю Госкомитета при Госстрое СССР некоему Ф. (у которого Баранов был заместителем). Тот создал комиссию по рассмотрению письма и сам ее возглавил. Захотел поговорить с автором письма и, «забыв, что в данном случае он разбирает заявление в партийные органы, а не выступает в роли моего начальника, Ф. не нашел ничего лучшего, как позвонить в дирекцию института (Институт теории и истории архитектуры, где работал автор письма. — М. Ч.) и гневным голосом потребовать меня к себе. <…> Я работал в тот день в архиве. На другой день прихожу в институт, Я. (директор института. — М.Ч.) с бледными трясущимися губами — ко мне: “Ф. вызывал, а вас не было в институте. Дело такое, что я вынужден объявить вам выговор”. Спрашиваю: “По какому вопросу он меня вызывал? Из-за письма? Так оно вне сферы наших с ним служебных отношений, и вы успокойтесь, не волнуйтесь. Это чистая случайность, что председателем комиссии стал человек, у которого я — подчиненный. Я вообще не собираюсь с ним разговаривать на эту тему в роли его подчиненного (курсив наш. — М.Ч.).

<…> Позвоните ему и скажите, что Х. отказывается разговаривать о письме в КПК при ЦК КПСС в рабочее время <…>”. Я. очень переволновался: “Вы понимаете?.. Как вы можете!..”. Я ему говорю: “Звоните, Ф. поймет, он человек умный”. Действительно, на том конце провода все было понято мгновенно. Тон изменился: да-да, конечно, Х. совершенно прав, буду ждать его после работы…».

Не так важно, чем дело кончилось в этом случае, — таких действий Х. было очень много, нередко — результативных.

А если бы так действовало большинство коммунистов?..

Это был искусствовед, историк архитектуры с бесспорным мировым именем С.О.Хан-Магомедов(1928-2011). Он вступал в партию в 1954 г., желая принести максимальную пользу своей стране. Оставался в ней, пока верил, что это в какой-то мере удается. И вышел в 1990-м году, пояснив близким: «Я с такими мерзавцами в одной партии быть не могу!».