«Почему и для чего мы вводим санкции, никто
не анализирует»

Максим Буев, экономист, проректор Российской экономической школы, рассказывает об антикризисных мерах поддержки бизнеса и о том, почему некоторые из них несут риски российской экономике.

HBR Россия: В условиях ужесточения санкций государство вводит все новые антикризисные меры поддержки. На что они направлены в первую очередь и к каким экономическим последствиям могут привести?

Максим Буев: Правительство за последние месяцы ввело множество антикризисных финансовых и нефинансовых мер. Таможенное и валютное регулирование, ограничения или, наоборот, послабления на ввоз-вывоз товаров, всевозможная поддержка малого и среднего бизнеса, физических лиц, финансового сектора и отдельных отраслей экономики: авиапромышленности, строительства, туризма, ИТ, фармсектора. Если говорить о действиях ЦБ и Министерства финансов в конце февраля — первой декаде марта 2022 года, то эти меры были направлены на сдерживание девальвации рубля и предотвращение оттока инвестиций, совершаемых нерезидентами, а также на ограничение вывоза капитала. Далее (или параллельно) вводились меры, тормозящие рост цен, в первую очередь, на чувствительные товары, а также делались превентивные шаги, которые бы позволили избежать дефицита.

Цель некоторых мер — попытка обойти санкции. Например, продажа газа за рубли. Предложенная схема, по сути, ничего не меняет, но снижает риск заморозки валютной выручки, которую получают наши экспортеры. С точки зрения эффективности, на все это тратятся колоссальные временные и интеллектуальные ресурсы, но в реальности мало что меняется. Помните игру Whack-A-Mole («Ударь крота»), в которой человек пытается ударить крота, который то прячется, то вылезает из разных нор? Сейчас происходит примерно то же самое.

Государство также стремится сыграть на опережение и воспрепятствовать введению новых санкций. Например, ЦБ разрешил кредитным и некредитным финансовым организациям, а также организациям, оказывающим профессиональные услуги на финансовом рынке, до 31 декабря 2022 года не раскрывать некоторые данные о своей деятельности и контролирующих лицах. Эта мера нацелена на то, чтобы попытаться защитить какие-то учреждения или связанные с ними лица от потенциально возможных ограничений.

Некоторые меры поддержки направлены на закупку и разработку отечественного ПО, в том числе, российских аналогов известных платформ. Например, Минцифры договорилось с российскими ИТ-компаниями о создании магазина приложений, который мог бы заменить Google Play и другие зарубежные аналоги.

Мы пережили уже несколько серьезных кризисов. Чем нынешние меры поддержки бизнеса отличаются от тех, что правительство принимало в предыдущие кризисы?

За последние 14 лет экономические коллапсы случались часто, и промежутки между ними были довольно короткими. Но этот кризис, безусловно, сильно отличается от тех, с которыми мы сталкивались ранее. Многие вводимые меры сейчас краткосрочны, дедлайн составляет от нескольких месяцев до полугода. Хотя понятно, что последствия этого кризиса будут измеряться не месяцами, как прогнозировалось в сложные периоды, вызванные пандемией, а годами.

Если рисовать экономическую картину широкими экспрессионистскими мазками, понятно, что правительство действует по уже отработанной схеме. Еще в пандемию мы видели, что предоставляются субсидии и гранты, происходит делегирование ответственности бизнесу или правительствам регионов. Подобное может повториться: власти будут выделять деньги, но при условии, что региональные госорганы удержат занятость на уровне 80% и сохранят прежний размер заработной платы.

В качестве новой антикризисной меры можно выделить устранение ранее введенных ограничений. Например, теперь вновь зарегистрированные зарубежные препараты можно будет до конца года продавать в России в иностранной упаковке с этикеткой на русском языке. Раньше их можно было реализовывать только в российской упаковке. Другой пример: до 1 сентября 2022 года приостановили весовой и габаритный контроль для фур, которые ввозят в Россию товары первой необходимости. Остается вопрос: нужны ли вообще были все эти барьеры?

Еще одно важное отличие — это контроль за информацией. Многие СМИ признаны иноагентами или заблокированы, введено преследование за фейки о действиях вооруженных сил или правительства.

Эти меры можно назвать системными?

К сожалению, нет. В основном эти меры точечные, а если говорить о финансовых инструментах поддержки, они сводятся к обычной раздаче денег. Все это напоминает тушение пожаров в поместье, когда то чердак горит, то в курятник лиса забралась.

Очевидно, что сейчас некоторые действия совершаются правительством под воздействием эмоций момента. Например, предпринимаются шаги в ответ на действия западных стран. Почему и для чего мы вводим санкции, никто не анализирует. Идея в том, чтобы просто показать, что мы тоже готовы ответить.

Какие риски возникают?

Не просчитываются последствия для экономики страны. Приведу пример. В начале апреля 2022 года ЕС ввела запрет на грузоперевозки, в том числе транзитные, автотранспортом с российскими и белорусскими номерами по территориям всех 27 стран-членов. В ответ белорусы запретили пересекать границу своей страны автомобилям и тягачам, зарегистрированным в ЕС. Машинам из Европы теперь можно проезжать только через специальные пункты пропуска для грузовых операций и перецепки. Все это ведет к дополнительным издержкам, в том числе, для российских компаний. Замедляется, а не ускоряется доставка грузов, создается почва для коррупции. Введение антисанкций не анализируется на предмет того, приносят они больше вреда или пользы отечественной экономике.

В чем тогда основная цель мер поддержки сейчас?

Наверное, здесь целесообразно говорить о том, что антикризисные меры скорее призваны не поддержать бизнес, а нивелировать действия других государств в отношении российской экономики. И тут возникают вопросы. Один из них: насколько необходимо введение ограничений на использование зарубежного ПО?

Вспоминается смешной случай. Восемь лет назад я был на лекции Натальи Касперской в Европейском университете в Санкт-Петербурге. Речь шла об информационной безопасности бизнеса. В частности, Наталья говорила о том, что алгоритмы ПО, которым мы пользуемся ежедневно, собирают о нас множество данных, и поскольку большая часть наиболее распространенных программ написана не в России, то западные спецслужбы могут этим воспользоваться. Когда она закончила выступать, слушатели стали задавать вопросы. На лекцию пришла разношерстная аудитория, в том числе сторонники противоположных политических взглядов. И один математик сказал, что его гораздо меньше волнует то, что о нем узнают западные спецслужбы, чем то, какая информация о нем попадет к заинтересованным органам в России. Мы часто видим, что между тем, о чем думает государство и большинство пользователей, проходит серьезный водораздел. Власти видят заговор против страны, и мы начинаем отказываться от ПО, которое, на самом деле, вряд ли принесет ощутимый вред. То есть действительно, данные собираются, но использовать их с толком попросту невозможно.

На выстраивание «крепостей» в попытке не допустить кибератаки и срыв функционирования тех или иных систем госслужб сейчас тоже тратятся огромные ресурсы, что не всегда оправданно.

А насколько упрощены сейчас механизмы оказания поддержки? Сколько времени проходит от принятия очередного постановления об антикризисных мерах до получения помощи?

Если говорить о распределении денег, то понятно, что в каждой отрасли есть «особы, приближенные к императору», но есть и те, кто зашел с улицы и ничего не знает. Естественно, больше шансов получить помощь у тех, кто сможет пролоббировать свои интересы.

Уполномоченный при президенте России по защите прав предпринимателей Борис Титов говорил, что в 2020 году льготами и субсидиями успели воспользоваться только 40% компаний из тех, которым требовалась такая помощь в пандемию. И по его же оценкам, к середине марта 2022-го в этой поддержке нуждалось 90% предприятий. Во-первых, масштаб кризиса больше. Во-вторых, велика неопределенность, которая выливается в простой производственного процесса и потерю денег. В-третьих, возникло множество непредвиденных проблем. Текущий кризис, скорее всего, сильно затянется. Поэтому интуитивно понятно, что антикризисные меры нужно упрощать, чтобы бизнес получал поддержку «под ключ» в течение короткого промежутка времени — например, нескольких дней. Пока, к сожалению, до этого далеко.

Какие меры могут последовать в ближайшее время?

Будут вводиться меры по предотвращению потенциального роста открытой безработицы, падения доходов бизнеса и граждан и дальнейшей «утечки мозгов». Скорее всего, появятся новые гранты, отсрочки по платежам, субсидии, нецелевые и целевые кредиты (на пополнение оборотных средств, инвестиционные кредиты). Будут отменяться проверки и определенные требования регулирования, станут временно предоставляться какие-либо льготы и одновременно появятся барьеры, препятствующие уходу капитала из страны.

По мнению Бориса Титова, оперативные меры поддержки бизнеса важны, конечно, но не решают системных проблем, которые усугубляются и будут усугубляться. Что поможет не допустить этого?

Чтобы ответить на этот вопрос, хотелось бы вспомнить экономические работы почти тридцатилетней давности. Когда страны Восточной Европы и Россия начали переход от плановой системы к рыночной, Филипп Агьон и Оливье Бланшар создали модель, демонстрирующую процесс этого перехода. Согласно этой модели, с одной стороны, существовала плановая экономика госсектора, в котором были сосредоточены основные трудовые ресурсы. С другой стороны, возникла новая экономика частного сектора: малые и средние высокопроизводительные предприятия. Частный сектор рос за счет поглощения трудовых ресурсов, высвобождаемых в неэффективном госсекторе в процессе его реструктуризации. Сначала в экономике увеличивалась безработица, потому что частный сектор был еще незначителен, и ресурсы из госсектора высвобождались слишком быстро. Но потом наступал момент, когда частный сектор становился достаточно мощным, чтобы поглотить свободные трудовые ресурсы, и экономика шла на подъем.

В этой простой картинке были две траектории: одна — для Восточной Европы, другая — для России. И наша страна сильно отставала от Восточной Европы, в которой быстро стал развиваться этот рыночный сектор. Постепенно возник вопрос, какова оптимальная скорость такого перехода? Как и когда сокращать кадры в госсекторе, чтобы и безработица росла не слишком быстро, и развитие частного сектора не тормозилось? Постепенно в научном сообществе дискуссия сфокусировалась на том, что происходит в частном секторе, как быстро там растет производительность труда, насколько легко ему развить производство, выстроить стратегию роста и выйти на новые рынки. Иными словами, не столь важно то, что происходит в госсекторе, сколько то, как растет производительность сектора частного.

И сегодня мы находимся в схожей ситуации. Мы говорим о мерах, которые сдерживают рост цен или безработицы или появление дефицита. Наша экономика получила удар, и мы стараемся как бы «зарегулировать» кризис и приостановить развитие плохих эффектов. Но с другой стороны, чтобы расти даже в условиях санкций, потери рынков и разрыва производственных цепочек, нужно стратегически поддержать развитие частного сектора. И когда мы говорим об импортозамещении, что, в общем-то, плохая игра с экономической точки зрения, то нужны не только льготные кредиты или снятие ограничений на какой-то короткий период, а комплексный взгляд на экономику: реформа и введение мер, которые бы позволили бизнесу развиваться, а не просто всеми силами сохранять занятость или стремиться к получению льготных ставок по оплате аренды.

Ключевым инструментом в базовой модели Агьона-Бланшара было пособие по безработице. В зависимости от того, каков был его размер, определялась динамика перехода и максимальный уровень безработицы. Но «настроить» хорошую динамику перехода от «плана к рынку» лишь с помощью выбора уровня этого пособия оказалось невозможным. Такое пособие — сродни выделению пассивной субсидии государством, в то время как для устойчивого роста были нужны другие, активные меры поддержки и экономические политики: безработных надо было учить, давать им возможность обретать новые навыки и улучшать имеющиеся, обучать иностранным языкам, программированию и т. д. Тогда у них был шанс на работу в новых реалиях и занятость в более производительном частном секторе.

И сейчас государство тоже выделяет деньги, вводит различное регулирование, но не подталкивает общество к развитию. Многие антикризисные шаги представляют собой пассивные политики по управлению ситуацией на рынке, которые должны уступить место активным мерам поддержки.

Что реально сейчас поможет бизнесу?

Прежде всего, снижение налогов на фонд оплаты труда или ставки НДС. Все это важные источники получения выручки в госбюджет, и на первый взгляд кажется, что если налоги снизятся, то денег у государства не будет. Но это не так. Прежде всего, у нас сейчас профицитный бюджет за счет высоких цен на энергоносители. Кроме этого, нужно считать коэффициент эластичности налогов. Борис Титов приводил пример, что, когда налог на фонд оплаты труда в пандемию был снижен, выручка бюджета не уменьшилась. Почему? Потому что перестали использовать серые зарплатные схемы и перевели «в белую» гораздо больше трудовых ресурсов. И по этой же низкой ставке компании стали платить налоги за большее число рабочих мест, и в итоге бюджет от этого только выиграл. Это ключевой момент. Налоговая база вырастет, если государство прекратит душить бизнес.

Представители малого и среднего бизнеса просят об одном: не мешать их развитию. В общем-то сейчас не так важны дешевые кредиты, как отсутствие проверок. Как мы знаем, часть проверок приостановлено, но это полумера для бизнеса. И теневой налог, который бизнес платит (взятки, либо расходы, которые компании должны нести, чтобы функционировать в этой системе), тоже никуда не делся.

Кроме того, перспективна работа с новыми рынками. Сотрудничество с европейскими поставщиками невозможно, значит, нужно налаживать взаимодействие с компаниями из других регионов — Индии, Турции, Вьетнама, Китая и т. д. Бизнес сориентируется сам, но государство в чем-то поможет. Есть целый набор методов оценки экспортной готовности, определения слабых сторон в бизнес-моделях предприятий в контексте выхода на экспорт, тестирования и помощи бизнесам в преодолении барьеров при выходе на другие рынки сбыта. Может быть, должны появиться новые структуры в рамках посольств или торговых представительств России в Азии или в рамках ассоциаций.

Прозвучала цифра, что поддержкой должно быть охвачено 90% бизнеса. Имеет ли государство такой ресурс? Не останутся ли эти меры только на бумаге?

Если антикризисные меры делать чрезмерно детализированными и сложными, пытаться составить своеобразный контракт между бизнесом и государством, то отследить их выполнение будет невозможно. Бытует расхожее мнение, что в России суровость законов компенсируется необязательностью их исполнения.

Например, одна из текущих инициатив правительства состоит в том, чтобы создать строгий мониторинг исполнения тех или иных новых мер регулирования. То есть помимо антикризисных инструментов, мы добавляем еще некую дополнительную структуру, которая будет хватать всех за руку. Ресурсов на то, чтобы назначить таких новых «полицейских», а потом придумать еще вторых «полицейских», которые будут следить за первыми, чтобы они не брали взятки, когда находят нарушение и т. д., точно нет. Поэтому антикризисные меры и регулирование должны быть понятными и доступными. Злоупотребления, конечно, будут, но это как с высадкой деревьев: 10% хулиганы поломают, но все равно 90% вырастет, появится прекрасная роща, и все от этого выиграют. Другими словами, государство должно больше бизнесу доверять, тогда и бизнес будет доверять государству.