«Восток интересен тем, что он близок
к вечности»

Государственному музею Востока в этом году исполняется 100 лет. Первый заместитель генерального директора музея Татьяна Метакса — его старейший сотрудник, она работает здесь почти 50 лет. И за это время стала, пожалуй, одним из главных популяризаторов искусства и культуры восточных народов в России.

HBR — Россия: Музейных работников обычно не узнают в лицо. Но вы — исключение. Говоря маркетинговым языком, у вас сильный личный бренд.

Метакса: Это так, в последние годы я как-то стала очень популярна. Хотя ничего для этого специально не делала. Журналистам нравятся мои экзотичные наряды, умение говорить, у меня часто берут интервью, приглашают на съемки. И когда я иду по улице в своей тюбетейке, винтажной шляпке или вообще без головного убора, прохожие шепчутся: «Смотри, смотри, идет Музей Востока». Обычно известных артистов узнают, а для музейного работника это редкость.

Популярность стала для вас неожиданной?

Было немного странно. Например, приношу домой гламурный журнал, там про меня очередная статья или фотография. А моя мама удивляется: «Что, писать больше не о ком?»

Музею ваша известность помогает?

Не знаю, я об этом особенно не задумывалась. Но скорее всего да, я ведь невольно рекламирую наш музей, которому предана почти фанатично. Люблю его экспонаты, люблю людей, которые в нем работают.

Откуда у вас возник интерес к истории?

Сколько себя помню, я всегда увлекалась историей вообще и русской историей в частности. Окончила исторический факультет педагогического института, диплом писала про народовольцев. Меня всегда интересовали истоки революции — наверное, потому, что у меня бунтарский характер. Недавно с удовольствием перечитала «Былое и думы» Герцена. И к декабристам у меня особое отношение. Многие знают, что здание, которое сегодня занимает Государственный музей Востока, раньше принадлежало родственникам декабриста Михаила Сергеевича Лунина. С его именем связана одна фантастическая встреча. Москва, лето. Открывается дверь, и в наш кабинет в музее входит мужчина. Настоящий господин — высокого роста, в белом костюме, уже немолодой. Говорит: «Здравствуйте, Татьяна Христофоровна, я Лунин». Сердце так и упало. Оказалось, это Дмитрий Николаевич Лунин, потомок декабриста, он живет в Бразилии. Мы потом с ним долго переписывались.

Кто еще произвел на вас столь же яркое впечатление?

Мне посчастливилось встречаться и общаться с разными интереснейшими людьми, начиная с моих родственников. Во мне много кровей намешано. С папиной стороны — греческие, византийские корни, с маминой — польские, немецкие и украинские. Мой дедушка Федор Метакса, от которого я получила фамилию, — чистокровный грек из аристократической семьи, он владел 17 языками. Никто не знает, каким образом он оказался в Москве. Мой двоюродный дедушка, Георгий Костаки, был известным коллекционером, дружил с разными художниками, а когда уезжал из России в Грецию, подарил Третьяковской галерее большую часть своей коллекции русского авангарда.

Запомнились встречи со Святославом Рерихом. Он бывал у нас в музее вместе с женой Девикой Рани, мы пили чай, общались. В 1984 году музей организовал большую выставку творчества Николая и Святослава Рерихов, очереди на улице стояли.

Многое у меня связано с Мариной Цветаевой. Мне довелось сидеть в московской квартире за одним столом с ее сестрой Анастасией Ивановной. А однажды мы с мужем были в гостях в Тарусе, в доме журналиста «Литературной газеты» — это интересный дом, внутри которого каким-то образом сохранилась старая постройка. И вот там, в маленькой комнатке, после ссылки жила дочь Марины Цветаевой. В свое время меня потрясла книга Анри Труайя о Марине Ивановне. Говорят, автор много фантазировал, но я была под таким впечатлением от прочитанного, что, несмотря на всю мою любовь к Цветаевой, у меня возникло отторжение. Потом, в Тарусе, я увидела памятник ей на берегу Оки, и мне стало стыдно. Я смотрела на нее и буквально просила прощения.

За что?

Великие люди не лишены недостатков, и Труайя очень многое описывал без прикрас. Цветаева доставляла много горестей своим близким, своему мужу.

Вы родились и выросли в Москве, вам близка русская культура. Почему вас потянуло к Востоку?

Это произошло случайно. В шестом классе я выступала на школьном карнавале в костюме индианки — папа привез мне что-то типа сари и нарисовал на лбу традиционную индийскую точку. Я стала интересоваться Востоком, ходила на выставки, в музеи. И как-то после окончания школы моя классная руководительница Зоя Степановна сказала: «Таня, тебе нужно идти работать в Музей Востока, потому что ты любишь искусство, ты из семьи художников, коллекционеров». Я пришла сюда после института в 1969 году, меня взяли внештатным экскурсоводом. Это было еще в старом здании на улице Обуха, сейчас она называется Воронцово поле. Через полгода приняли в штат. Я очень хотела перейти в научный отдел и заняться буддистской скульптурой, даже начала изучать санскрит. Но по разным причинам в научный отдел не попала. В 1976 году я возглавила вновь созданный отдел научной информации и документации, потом была заведующей отделом рекламы, ученым секретарем, замом по науке. Последние 20 лет занимаю должность первого заместителя генерального директора. Я работаю в музее почти полвека, и мне здесь очень интересно. Это был единственный музей в Советском Союзе, целиком посвященный искусству народов Востока, таким он сегодня и остается.

В России всегда активно интересовались Востоком. Почему?

Интерес к Востоку возник давно. Люди ездили за золотом, пряностями. Вспомните Великий шелковый путь, экспедиции в разные страны, Афанасия Никитина и его «Хождение за три моря». Это все тяга пытливого ума. Люди хотели не просто знать, но и использовать знания на практике. Восток интересен тем, что он близок к вечности, поэтому его традиционное искусство никогда не выйдет из моды. Сегодня этот интерес эксплуатируют еще и с утилитарной целью. Взять хотя бы еду — посмотрите, сколько в Москве разных восточных заведений. Одно время был перебор с японской кухней, невероятное количество мест, где можно съесть суши, или суси, как говорят японцы. Еще больше мест, где можно заняться йогой. Помню, как в 1970-х годах проводила экскурсию ребятам хипповского вида, с длинными волосами. Они меня спрашивали: «Можно ли в России заниматься йогой?». Я отвечала, что можно, но лучше это делать так, как делали сами йоги — поближе к природе, в горах. А слово «медитация» стало затертым, никто толком не понимает, что это такое, но многие с гордостью говорят: «Я медитирую».

Чем, по-вашему, мировосприятие западного человека отличается от восточного?

Сначала надо определить, что такое Восток. Это океан! Разные языки, вероучения, разный менталитет. Есть Ближний Восток, исламские традиции. Есть Дальний Восток. Внешний вид, привычки, манеры, мировосприятие — у японцев это одно, у китайцев другое, у вьетнамцев третье, у индийцев — четвертое. Всегда стоит уточнять, о каком Востоке мы говорим. Различий много, хотя в искусстве есть общие художественные мотивы и сюжеты. Например, «Рамаяна», написанная когда-то в Индии, дала толчок к бесконечным вариациям во многих странах Юго-Восточной Азии — изображения в камне, живопись, спектакли о приключениях Рамы и Ситы. И объять это необъятное весьма сложно. Многие любят говорить про «мистический Восток», но подобными терминами ничего невозможно объяснить, от них надо уходить.

А вообще, взаимное влияние Запада и Востока очень сильное, и оно больше, чем кажется. Например, в Японии есть прекрасный православный храм Святителя Николая. Или творчество Николая Рериха — он был русский ученый и художник, но, мне кажется, понял Восток очень глубоко. На меня в юности большое влияние оказали его произведения. Рерих много говорил о близости главных вероучений мира, и у него есть серия картин «Великие учителя Востока».

Россия расположена между Востоком и Западом. К какому из этих культурных полюсов она тяготеет?

Россия находится на своем месте. Она впитывает в себя все лучшее и с Востока, и с Запада. Хотя Блок утверждал, что Восток нам ближе: «Да, скифы — мы, да, азиаты — мы». В русском менталитете всегда присутствовали элементы соборности, или, если выражаться языком ХХ века, чувство коллективизма, которое в наибольшей степени проявляется в восточных культурах.

А что вы думаете про дистанцию власти или почитание вышестоящих, которое ярко выражено у восточных народов?

Говоря о дистанции власти, стоит вспомнить Китай, учение Конфуция. Вот где настоящая иерархия, почитание старших по возрасту и званию. Люди там разные, но традиции все равно на них влияют. Китай многого добился благодаря конфуцианству. В России подобное почитание когда-то тоже было достаточно сильным, в том числе в советские времена. А сейчас оно как-то расплылось.

Предпринимателям хорошо известно, как сложно вести дела с представителями восточных стран, они не всегда придерживаются договоренностей. Вы сталкивались с подобным поведением?

Может, нам просто повезло, но мы с такими случаями не сталкивались. Бывает, партнеры затягивают решение каких-то вопросов, подписание договоров. Возможно, у нас просто другая сфера — искусство, выставки, каталоги, хотя деньги в этих проектах тоже присутствуют. Иногда часть расходов берет на себя наш музей, а остальное — другая сторона. Но с обманом мы никогда не сталкивалась. А вообще, работая с какой-либо страной, нужно постараться заранее изучить особенности ее народа, сегодня источников информации много. Интересно, кстати, не только что мы о них думаем, но и что они думают и говорят про нас.

Образ жизни и психология жителей конкретного региона оказывает влияние на их искусство?

Влияние есть, хотя раньше оно было намного сильнее. Я не люблю понятие «глобализация», но мы живем в такое время, когда все перемешалось, мир сжался, информацию можно получить моментально. Взять хотя бы представителей современного искусства, среди которых я выделяю актуальных художников — для меня это те, кто занимается видео-артом, делает перформансы и тому подобное. Если вы придете на выставку актуальных художников, там значительно труднее отличить творчество жителей Запада от работ жителей Востока.

Где вы черпаете энергию?

В своем характере — во мне такой огонь горит! И в своей любви к жизни. Люди идут по улице, но каждый всегда видит свое, а я стараюсь видеть светлые стороны. У меня нет розовых очков, но они ни в коем случае не черные и даже не серые. Когда мне бывает грустно, я могу выйти в зал, подойти к любимым экспонатам. Например, к японской керамике — люблю ее за естественную красоту и простоту.

Это правда, что вас кто-то назвал «женщина-самурай»?

Так и есть. Мне это понравилось, потому что мне близок кодекс чести самураев. И я до сих пор люблю людей сильных, мужественных, верных своему слову, хотя последнее сейчас редкость. Я и сама стараюсь держать слово. Меня иногда удивляет, что я не умею врать даже в мелочах. Наверное, поэтому я кому-то кажусь странной особой, а не только из-за тюбетеек и шляпок. Не могу сказать, что не люблю фантазировать, но если уж приходится лукавить, то исключительно во имя какой-то благородной цели.