Марина Абрамович: «Важно быть уязвимой и демонстрировать то, чего боишься
и стыдишься»

Марина Абрамович вот уже несколько десятилетий расширяет границы искусства перформанса. Ей приходилось биться о стены, резать себя бритвой, сидеть неподвижно по 750 часов. Начав с участия в арт-фестивалях, она постепенно пробила себе дорогу на самые значимые площадки мира, такие как Венецианская биеннале или нью-йоркский Музей современного искусства. Автобиография Марины «Walk Through Walls» («Проходя сквозь стены») вышла в свет этой осенью.

HBR: Как вы творите?

Абрамович: У меня никогда не было студии. Студия расслабляет, и ты начинаешь повторяться. Я не езжу отдыхать. Я отправляюсь в исследовательские поездки туда, где нет кока-колы и элект­ричества. Мне интересны природа и люди разных стран, испытывающие возможности своего тела и разума непостижимыми для нас способами. Я открываюсь жизни — и тогда идеи приходят сами, неожиданно. Я всегда отказываюсь от приятных и простых идей. Загораюсь только теми, которые меня тревожат и преследуют. Именно они выводят на новые территории.

В молодости вас как художника не ­понимали. Как вы справлялись?

Я не смирялась с отказами. Если я убеждена в своей правоте, я делаю по-своему. Не будь у меня этой убежденности, я бы давно бросила свое дело. После 1970-х мастера перформанса занялись живописью, скульп­турой, архитектурой: перформанс оказался им не по силам. Я так счастлива, что не сдалась.

Откуда вы берете силы?

Мои родители были героями войны в Сербии, и в детстве меня учили, что надо все, в том числе личную жизнь, приносить в жертву высшей цели. Так меня воспитывали, так я и живу.

Чему вы учите юных художников?

Сначала мы выясняем, что ими движет, потом — что им стоит сделать, как развить идею, с чего начать перформанс, как его закончить, как подготовиться и войти в нужное ­состояние, как дышать. Еще я учу их избегать зависимости от галерей. На одном из первых ­выступлений­ я продала все свои фотографии и не получила ни гроша. Не хочу, чтобы молодые прошли через это. Я хожу к ним домой и в студию. Заставляю составить список всех принадлежащих им вещей — и они ужасаются, сколько барахла скопили. Затем мы все вычищаем и начинаем с чистого листа.

В вашей книге описано оригинальное упражнение для учеников.

Да. Два месяца подряд каждый день они по два часа сидят за столом, на котором разложены 1000 кусочков белой бумаги, и записывают свои идеи. Хорошие кладут на край стола, а плохие бросают в корзину. Я читаю только те, что в корзине. Это настоящее сокровище — там все, чего они боятся и что им следует сделать.

Критики разнесли вас за то, что в черновиках своих мемуаров вы описали австралийских аборигенов в расистских выражениях. Что вы можете им ответить?

Я чрезвычайно огорчена этой реакцией. Я плохо подобрала слова (это были выдержки из дневника 1979 года), но их источником были благоговение, уважение и любовь. Год, который мы с [моим партнером] Улаем провели в Малой Песчаной пустыне с племенами питянтятяра и пинтупи, стал для меня переломным.

Вы как-то сказали, что часть вас борется с сомнениями в себе. Как вам удается держать эти чувства в узде?

Очень важно быть уязвимой и демонстрировать то, чего боишься и стыдишься, всем — не только близким, но и публике. Это помогает навести мосты. Выстроить доверие.