Юлия Гиппенрейтер: «Мудрым человек становится от жизни — если
вообще становится»

В этом году психологу, психотерапевту Юлии Борисовне Гиппенрейтер исполнилось 90 лет. Ее имя известно даже тем, кто далек от воспитания детей, а ее книги переиздаются десятилетиями. Вспоминая о своей жизни, Юлия Борисовна говорит: «Я, конечно, совершала ошибки, но никогда не предавала своих убеждений, и в этом смысле ни о чем не жалею».

HBR Россия: Как вы пришли в профессию?

Гиппенрейтер: Я окончила школу в 1947 году. За два года до этого закончилась война и все ожило, в душах людей был рассвет. После борьбы страны за победу и выживание, закалившей и нас, детей военного времени, появился огромный интерес к жизни, к миру. Казалось, что перед нами открылись безграничные возможности, что мы теперь можем заниматься всем, что интересно. 

Мне нравилось наблюдать за звездами: в 10 классе я ходила в астрономический кружок в планетарий, хотела стать физиком. Но в первый год поступить в университет не получилось. И тогда я стала ходить на лекции разных факультетов: мехмата, исторического, философского — «чтобы узнать, что это такое» (тогда вход был свободный). На философском я попала на лекцию об абсолютной истине, и она мне очень понравилась — можно сказать, озадачила и вдохновила. И я поступила на философский факультет, на отделение психологии. Потом мне говорили: «Ты смотрела в небо, а теперь внутрь человека — по сути это одно и то же». Как я теперь понимаю, и там и там тайна, которая веками притягивала человека — и ребенка тоже. 

Дети, прежде чем начать думать о себе и разбираться в себе, должны освоить то, что вокруг: язык, устройство жизни людей, семейные отношения. Они используют все свои ресурсы, чтобы понять внешний мир. Взор внутрь появляется ближе к 20 годам — именно тогда я и подумала о профессии психолога. 

Вы сразу заинтересовались темой воспитания детей?

Далеко не сразу! Психология в нашей стране развивалась в непростых условиях. После революции она оказалась под подозрением как «буржуазная» идеалистическая наука. В нее «сверху» усилено внедрялось учение Павлова о высшей нервной деятельности. Мы не читали зарубежных психологов, например Фрейд был запрещен, в библиотеках он не выдавался. Все это наложило отпечаток на мою судьбу: я стала экспериментальным психологом. Моя кандидатская диссертация была посвящена музыкальному слуху, докторская — движению глаз: куда и почему мы смотрим, как долго, что привлекает наше внимание. В той идеологической обстановке психолог не мог откровенно говорить с людьми — а глядя в глаза, можно было догадываться, чем занят человек: мыслит или слушает. 

В 1960-х появилась инженерная психология, или эргономика — и изучение движения глаз стало очень востребованным. Наша лаборатория получала заказы, разработки использовались на практике. Это был один из ярких периодов моей жизни и жизни моих коллег.

Пока страна находилась в изоляции, мировая наука ушла вперед, на смену психоанализу (который мы пропустили) пришли гуманистическая психология, экзистенциальная психология — они занималась внутренним миром и проблемами человека. Когда открыли железный занавес и сняли идеологические ограничения, мы получили ко всему этому доступ. Возникло то, чего никогда не было в СССР, — психотерапия (вначале ее называли практическая психология). Это был взрыв — нового интереса, нового занятия, погружения в новое. Мне очень повезло: я несколько раз ездила в Европу и Америку учиться. Проходила курсы, участвовала в семинарах, знакомилась с новыми программами — и привозила знания в Россию, передавала их студентам. Потом начала консультировать взрослых и постепенно поняла, что все проблемы уходят в детство.

То есть вы стояли у истоков психотерапии в нашей стране?

Конечно. В целом, у истоков стоял целый слой молодежи — мои ученики по академическому образованию. По сравнению с ними я была уже «старая», им за двадцать, мне за пятьдесят, но у меня был такой же душевный подъем, я училась не только наравне с ними — я училась и у них.

Всплеск интереса к психотерапии объяснялся тем, что это было нечто новое и прежде недоступное, или были другие причины? 

Человек жив не хлебом единым. Стремление понять себя и жить гармонично в душевном и духовном смысле долгое время у нас зажималось. Но это неизбывные потребности — они были и будут всегда.  

Что, по-вашему, главное в работе психотерапевта? 

Психотерапия — это прежде всего общение человека с человеком. Разные направления психотерапии по-своему определяют, что и как делать с тем, кто нуждается в помощи. Например, углубляться в переживания прошлого — или разбираться с настоящим; делать акцент на поведении — или на эмоциях; внушать — или рационально обсуждать. Думаю, психотерапия будет еще много раз преобразовываться и принимать новые формы. 

К сожалению, если психотерапевт научился применять подходы одной школы, он от них, как правило, не отступает. На мой взгляд, это неверно: важно не застывать на чем-то одном. Хорошо, что есть специалисты, которые придерживаются синтетического подхода. Но во всех случаях главное — организовать такое общение с человеком, которое помогает ему находить пути к собственным силам и возможностям, до тех пор от него скрытым. Лучшая психотерапия — это обращение к росткам мудрости того, кто с тобой. 

Как взрастить в себе мудрость? 

Мудрости не научишь. Мудрым человек становится от жизни — если вообще становится: длительная жизнь не гарантирует мудрости. Взросление, и тем более старение, чревато фиксацией: на привычке, образе жизни, убеждениях, которые человек не пересматривает. Известно ироническое высказывание: «У каждого человека есть свой горизонт. Иногда он сжимается до точки — и тогда человек говорит: »Это моя точка зрения»». Когда кто-то решает ничего не менять, не трогать, не будоражить — это страшно. Это касается и межличностных отношений: к ним нужно подходить как к живому организму, который меняется вместе с ростом или изменением каждого человека.

В этом смысле нужно во многом учиться у ребенка. Чем больше я всматриваюсь в детей, тем больше очаровываюсь ими. У них есть удивительное свойство — спонтанность. Это биение жизни. Они открыто выражают то, что для них важно. А открытое искреннее выражение себя — лучшее средство против фиксации, остановки. Искренность и честность перед самим собой необходимы для осознания себя и дальнейшего движения, в том числе к мудрости. 

К сожалению, дети со временем теряют спонтанность. Почему так происходит?

Если в семье общение с детьми основано на принципах «надо», «ты должен», то их «родник жизни» начинает страдать, забиваться. Многое зависит и от учителей. Тех, кто мог бы поддерживать в детях интерес к познанию и освоению мира, очень мало. Человечество еще плохо умеет это делать. Оно не разгадало детскую душу. Психологи потратили много сил на изучение ребенка. Многое исследовано и описано. Но одно дело вывести законы, а другое — построить отношения с ребенком так, чтобы эти законы учитывались. И тут у нас беда: плохие методы воспитания порождают несчастливого ребенка, задерживают его развитие.

Думаю, отношения в семье и принципы воспитания зависят и от традиции. В нашей стране на нее наверняка повлияли исторические события.

Конечно. Сначала люди боролись за физическое выживание. Ужасные годы репрессий, уничтожения культуры привели к появлению Шариковых. Затем, после войны, наступила эпоха социального выживания. От ребенка дома и в школе добивались послушания, принуждали его вести себя и думать «как полагается». Основными средствами воспитания были наказания и (редко) похвала. В американской психологии до середины прошлого века тоже господствовала теория бихевиоризма. Она утверждала, что воспитание человека — то же, что выработка условных рефлексов у животных через подкрепления ударом тока или пищей (те же кнут и пряник). К счастью, с развитием гуманистической психологии все стало меняться. 

Чем опасны наказания?

Они ожесточают, накапливаются гнев, озлобленность на мир и людей, одновременно порождая чувство несчастливости и низкую самооценку. Ожесточившийся человек несет зло в мир, срывается на детей, на жену, на сотрудников — на кого может себе позволить. А если не может — трусит, заискивает, притворяется. Когда много притворяешься, перестаешь понимать себя. Если улыбаешься, когда не хочешь улыбаться, киваешь, когда не согласен, говоришь, что тебе что-то нравится, когда это на самом деле не так — постепенно обрастаешь слоем искусственного поведения. Этот слой опасен потому, что перестаешь понимать, какой ты на самом деле, теряешь контакт со своим внутренним голосом, застываешь в «личине».  

Следование социальной норме — залог мирного сосуществования людей. Значит, скорее всего, нужно не отвергать нормы, а стараться найти золотую середину между необходимостью, с одной стороны, жить по законам социума и, с другой — понимать и выражать себя.

Совершенно верно! Правила должны быть, но мы не должны ими сковывать себя. Взять, например, правила языка: мы не строим предложения как попало, но они не мешают свободе выражать мысли. Если говорить о социальных нормах, то существует много важных ограничений и правил — скажем, запрет выражаться нецензурно в обществе, тем более при детях. Эмоции иногда сбивают с пути. Чтобы этого не произошло, нужно вырабатывать самообладание, стержень достойного поведения. Важно научиться подбирать слова так, чтобы оставаться искренним в своих чувствах и при этом щадить и уважать чувства другого. Вместо того чтобы выходить из себя, упрекать людей, обвинять их, грубить, можно сказать: «Ты знаешь, я в гневе!». Таким образом вы человека не оскорбите, но и свои эмоции выразите. Умение разбираться в собственных чувствах, называть их, распознавать и учитывать чувства другого — все это входит в эмоциональный интеллект. Он не менее важен для успешной жизни, чем знания и логическое мышление. Его развитие требует специальных усилий — и они стоят того!

Подходы к воспитанию детей, как вы отметили, меняются. За чем, по-вашему, будущее?

Новое, что сейчас назревает, это особенное внимание к нравственному развитию детей. Но не в догматичном смысле — «ты должен», «веди себя правильно», «делай то, что полагается» — а в смысле разъяснений, «что такое хорошо и что такое плохо». Бережное отношение к чувствам детей, их переживаниям добра и зла, честности, правды и справедливости помогает их душевному развитию, делает их более моральными. Многие философы, начиная с Сократа, напоминают нам о духовных ценностях, а мы, к сожалению, о них забываем. Добрые взаимоотношения, внимание к внутреннему миру ребенка, его достоинству, его духовности — вот главные «горячие» точки воспитания сегодня.

Как вы объясняете успех своих книг? 

Эмпатическое, или сочувственное, слушание стало важным открытием в психотерапии. Это была добрая весть — и через свою первую книгу (она вышла 25 лет назад) я попыталась донести ее до родителей. Теперь их дети сами воспитывают своих детей и передают эстафету дальше. Основная идея доброй вести — «не воспитывай ребенка, а понимай его»: эмоциональная непонятость трагична для ребенка. Я объясняю, как понимать детей, и для родителей это очень ценная помощь. Они передают живое слово друг другу, ссылаются на мои книги, и издатели их допечатывают. Тираж «Общаться с ребенком. Как?» перешел уже за миллион. 

Как формировалась ваша система ценностей и менялась ли она со временем? 

Мое воспитание сложилось счастливым образом: родители давали мне свободу, позволяли многое пробовать, выбирать — хочешь, смотри на звезды; хочешь, катайся на горных лыжах; хочешь, изучай философию. Жестких ограничений или указаний не было. Поиск и свобода стали моими ценностями еще в детстве, мне нравилось так жить. Я не застревала ни на каком занятии, но если мне становилось что-то интересно, я этим занималась серьезно и с увлечением. Мне было важно делать все качественно, а не просто пробовать и бежать дальше. Главным двигателем в моей жизни был интерес, увлеченность, а не соображения карьеры или выгоды. Я старалась вести себя так, чтобы не предавать себя, чувство своей правды. Из-за этого, в частности, мне дважды пришлось развестись. Зато мой третий брак длится уже 50 лет. 

Как показывает мой опыт, важнейшие ценности нельзя искать вне себя. Конечно, внешние достижения тоже важны: написанные книги, результаты работы лаборатории, ученики, защитившие диссертации. Я не хочу это принижать. Однако когда возникает вопрос выбора: куда пойти дальше, какой шаг сделать, что предпринять, — я стараюсь слушать свой внутренний голос. Для меня важно не уступать обстоятельствам, страху, лжи, не поддаваться «общепринятому мнению». Ценности, за которые я держусь, — реализация себя, своего потенциала, своих возможностей. К этому со временем прибавилось ощущение морального долга перед людьми, особенно перед близкими и детьми. В своей профессиональной деятельности я стараюсь делиться опытом этих ценностей, передавать их жизненную силу.     

Не предавать себя — важное умение, но не каждый может его в себе развить.

Для этого и нужны родители, чтобы с первых лет жизни помогать детям встать на путь человеческого возвышения, выполнения своей миссии стать Человеком.

Беседовала Анна Натитник, старший редактор журнала «Harvard Business Review Россия»