Гарри Бардин: «Я большая зараза»
Анна Натитник
Гарри Бардин — один известнейших российских режиссеров-мультипликаторов. На его фильмах «Летучий корабль», «Дорожная сказка», «Чуча» выросло не одно поколение. Лауреат «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля и пятикратный лауреат премии «Ника», Гарри Яковлевич почти четверть века возглавляет собственную студию анимационных фильмов «Стайер».
HBR — Россия: Расскажите, пожалуйста, как вы снимаете свои фильмы? Что для вас главное в этом процессе?
Бардин: Сначала у сценариста рождается идея, потом он доверяет ее режиссеру. Режиссер заболевает этой идеей и начинает мыслить уже категориями не букв, а кадров. Когда он продумывает весь видеоряд, решает, каким должно быть изображение, как должны выглядеть персонажи, он призывает художника-постановщика и поверяет ему свою идею. Работа с художником, как и с композитором, требует очень точного контакта, совпадения темпераментов, устремлений, мыслей. Когда персонажи нарисованы, начинается подготовительный период: режиссер должен заразить своей идеей мультипликаторов, оператора, поведать им, как он видит и слышит этот фильм. Но сколько бы он ни рассказывал, только он один знает, что должно получиться в конце. Дальше каждый мультипликатор снимает свою сцену, свой эпизод, а потом все монтируется. Важно, чтобы фильм получился таким, каким он был задуман, чтобы он ничего не потерял по дороге, а, может быть, даже приобрел. Для меня профессионализм — это отсутствие компромиссов. Нужно снять так, как задумано. Потом можно будет себе объяснять: я был не в настроении, плохо себя чувствовал, не выспался, был болен мультипликатор, поэтому я не стал переснимать сцену, — но когда я буду смотреть фильм, я буду кусать локти. Не переснятая сцена будет у меня как заноза сидеть. Поэтому лучше без заноз: переснимаем, доводим до ума, до финала — без компромиссов.
Как вам удается собрать такое количество единомышленников?
Я большая зараза — значит, сумел заразить. Потому что большими деньгами я привлечь не могу. Сюда идут энтузиасты, люди, заболевшие идеей, а не те, кто хочет разбогатеть.
Какими качествами должны обладать эти люди?
В свое время режиссер Федор Савельевич Хитрук сказал: «Мультипликатор должен иметь свинцовую задницу». Это значит, что он должен обладать огромным терпением. Наша работа — это не «утром деньги, вечером стулья», это длительный процесс. Нужно запастись терпением, чтобы идти путем покадровой съемки, чтобы кадр за кадром нанизывать, как бусинки, на ниточку сюжета, чтобы в конце получилось то, что ты хочешь. А результат нужно просчитывать. Это эмоциональный расчет — если можно совместить эти два понятия. Надо сначала разложить эту эмоцию на кадры — поверить алгеброй гармонию, а потом сложить так, чтобы гармония осталась.
Чем мультипликация отличается от кинематографа в плане выразительных средств?
У нее больше возможностей, потому что она свободна от конкретики, она мыслит парадоксами, метафорами, говорит иносказательно и иногда адресуется зрительскому подсознанию. Она рассказывает не просто историю, а историю «с подшерстком». В кинематографе так бывает редко: он долго, полтора часа описывает события — с массой разговоров, диалогов, персонажей. А мультипликационная история — сжатая, концентрированная.
Какова задача детской мультипликации? И как вы оцениваете современные популярные анимационные фильмы?
Задача всегда одна — сеять разумное, доброе, вечное. При этом не впадая в дидактику: поучая — развлекать. У детских фильмов должна быть качественная упаковка. На их создателях лежит огромная ответственность, потому что свои первые впечатления дети получают от мультипликации: она входит в их мир цветом, композицией, музыкой, словом, сюжетом. И от того, будет это чистый продукт или нет, зависит очень многое. На всем должен стоять знак качества. Когда я смотрю все эти «Смешарики», я думаю: есть ли художник на этом фильме? Цвета — вырви глаз, анилиновые красители, ужасная композиция; такое впечатление, что это непрофессиональное изображение. Когда мой семилетний внук смотрит нечто подобное, я его стыжу, а он отвечает: «Это не для головы, это для глаз» — чтобы что-то мелькало. И я не в восторге от полнометражных боевиков вроде «Трех богатырей». Это попытка сделать а-ля американский продукт, но с нашим колоритом. Я это называю «квас в бутылках из-под кока-колы». Это не наши традиции, технологии, приемы. В профессиональном плане эти фильмы не производят ничего нового. У нас были свои хорошие традиции — и этим мы отличались. Мы взяли методику Уолта Диснея, вооружились ею, а потом вышли на международный уровень уже со своим лицом. Мы занялись самоидентификацией. Тогда появились такие режиссеры, как Иван Петрович Иванов-Вано, Лев Константинович Атаманов, Федор Савельевич Хитрук. Оказалось, что у нас совершенно другая мультипликация, непохожая. А сейчас планку держит авторская мультипликация: Александр Петров, Иван Максимов, Михаил Алдашин, Константин Бронзит.
Чем российская мультипликация могла бы сегодня заинтересовать зрителя, в том числе зарубежного?
Например, идеями, сюжетами. Чем-то национальным. Как ни странно, все национальное — общечеловеческое. Почему сейчас взошло иранское кино? Они начали делать фильмы про себя, и мир начал узнавать, как они живут, влюбляются, женятся, рожают детей — все в колорите иранской действительности, — и это стало интересно. Это стало общемировым кино. Когда «Левиафан» Звягинцева получает призы по всему миру, я горжусь. Звягинцев сознательно делает кино про нас, делает так, что зал, далекий от нашей действительности, от нашей территории, вздрагивает.
Как госзаказ влияет на состояние дел в анимационном кино?
