Без гордости
и предубеждения

Рецензия на книгу: Fareed Zakaria. The Post-American World. New York: W.W. Norton & Company, 2008

На протяжении десятилетий название «Уолл-стрит» символизировало богатство, влияние, финансовую мощь. Небольшая улочка на Манхэттене была средоточием глобальных финансовых потоков, безусловным центром мирового капитализма. Но в 2005 году вдруг оказалось, что из 25 крупнейших в мире IPO 24 были проведены за пределами США. И причина не только в том, что это были сделки по приватизации гигант­ских госконцернов из развивающихся стран, которые по политическим соображениям размещали акции на своих площадках. И не в том, что закон Сарбейнса — Оксли и другие акты, принятые после «дела Enron», чрезмерно ужесточили регулирование американских рынков капитала: в США бизнес тогда был не менее активен, чем прежде. Главная причина — рост других рынков, пишет в своей новой книге американский журналист и теоретик международных отношений Фарид Закариа.

Все эти годы фондовые биржи Европы и Азии работали над привлечением инвесторов, государства совер­шенствовали системы регулирования, развивающиеся экономики росли, накачивая свои биржи ликвидностью. В результате в мире впервые появились реальные альтернативы Уолл-стрит. Раньше в поисках серьезного капитала все шли на американский рынок. Сегодня это не обязательно: у компаний есть возможность выбирать, а значит, и учитывать другие факторы — свои политичес­кие и культурные симпатии, геогра­фи­ческую близость, стратегические ­соображения.

Эта книга — второй бест­сел­лер главного редактора News­week­­ International Фарида Закариа (в первой своей книге «The Future of Freedom» он писал о разных видах демократии и объяснял, почему прямые выборы вредят странам, в которых нет основных свобод). «The Post-American World», то есть «Мир после Америки», — тема, вообще говоря, не новая. Об упадке­ США и Запада вообще, об утере ими безусловного лидерства в мире и о начале новой эпохи писали много и по самым разным поводам. Американские теоретики еще в конце 1980-х предсказывали, что эра противостояния сверхдержав сменится эрой многополярности, а в последние год-два наблюда­ется очередной массовый всплеск ­интереса к этой теме. Сами по себе подобные предсказания довольно банальны: разумеется, ничто не вечно под луной, великие государства возникали и обращались в руины на протяжении всей истории человечества. Тезис Закариа в том, что речь сейчас не идет о крахе очередной империи, фатально переоценившей свои силы, — более того, вопреки распространенному мнению, никакого особенного ослабления США не происходит. К моменту своего распада в 1950—1960-х годах Британская империя давно уже не была ни ведущей мировой экономикой, ни ведущим центром инноваций, ни ведущей военной державой. Лондон фактически был банкротом. В США ничего подобного нет, считает Закариа. Америка безусловно лидирует в теоретических и прикладных научных исследованиях, ее армия на порядок сильнее армии любого потенциального противника, и даже в экономике все обстоит совсем не так ­плохо. Новизна нынешней ситуации в том, что мы наблюдаем не очередной закат империи-гегемона — вроде тех, о которых читали в учебниках истории, а рост, развитие, усиление остального мира.

Может показаться, что разница лишь в точке отсчета, ведь в итоге доля США в мировом ВВП и вес Вашингтона в мировой политике все равно снижаются, пусть не в абсолютных, а в относительных цифрах. Однако для Закариа это различие принципиально — его главный посыл в том, что ничего ужасного для Америки не происходит. Более того, само усиление «остального мира» означает в известном смысле победу американской модели, поскольку укрепляются как раз те страны, которые стали более рыночными, более открытыми и в конечном счете более демократичными — даже Китай.

С точки зрения истории Запад обрел глобальное превосходство недавно — примерно с 1800-х годов, с английской Промышленной революции. В предыдущие тысячелетия главным экономическим центром мира была Азия, особенно Китай, который по показателям ВВП даже в XIX веке превосходил Британию. В XVIII столетии прибывавшим в Индию европейцам она казалась развитой, культурной и богатой страной — куда богаче, чем та же Англия. На этом фоне внезапный взлет Европы и последовавшая за этим англо-американская гегемония выглядят не только кратковременным, но и случайным поворотом, который был обусловлен то ли островным положением Англии, то ли открытием там залежей угля.

Закариа, однако, решительно спорит с такой трактовкой. В 1492 году Христофор Колумб с тремя кораблями и полутора сотнями матросов отправился на поиски западного пути в Индию, пересек Атлантический океан и неожиданно для себя открыл Америку. За 87 лет до того ­китайский адмирал евнух Чжэн Хэ совершил первую из своих семи экспедиций в западные моря; во время этого и последующих плаваний он побывал практически во всех странах на побережье Индийского океана, обогнул Аравийский полустров и вдоль Восточной Африки спустился до самого Мадагаскара. По мнению некоторых ученых, он доплыл и до Америки. Предпринятые под предводительством Чжэн Хэ экспедиции поражают воображение: «Звездный флот» Чжэн Хэ насчитывал 317 кораблей, а их экипаж — 28 тысяч человек. Самое маленькое судно в его флотилии было вдвое длиннее легендарных испанских галеонов позднейшей эпохи, самое крупное — в четыре раза длиннее «Санта-Марии», флагмана Колумба. Флот Чжэн Хэ строился в сухих доках Нанкина, где за три года было сооружено и оборудовано более полутора тысяч кораблей — такие технологии и такие масштабы судостроительных работ Европе и не снились. Но затем в Поднебесной сменился император; в 1500 году было запрещено строить суда более чем с двумя мачтами, а в 1551 году — вообще выходить в море на многомачтовом корабле. Первое китайское судно достигло Лондона лишь в 1851 году, через 300 лет. История эта показывает, к чему приводит произвол абсолютной власти: в Европе добиться соблюдения подобных запретов никогда бы не удалось, хотя бы из-за вечного соперничества между коронами. Но и в указах китайских императоров была своя логика: плавания Чжэн Хэ разоряли казну, не давая никакой отдачи. Итог же в том, что крошечная экспедиция Колумба вылилась в создание огромных колониальных империй в Америке, а огромная китайская — закончилась буквально ничем.

Эпопея Чжэн Хэ имеет, таким образом, самое непосредственное отношение к вопросу о сегодняшней живучести США и Запада вообще. Размер экономики Китая — что в XV веке, что в нынешнем столетии — не так важен, как ее инновационность и особенно способность стимулировать предприимчи­вость, конвертировать возникающие возможности и идеи в практическую пользу. Более того, ссылается За­кариа на британского экономиста Мартина Вулфа, если раньше расклад сил в мировой экономике зависел от наличия у отдельных игроков резервов труда и капитала, то в будущем и того, и другого будет достаточно у всех. Труд и капитал ­очевидно ­перестают быть главными конкурентными преимуществами, куда важнее становятся идеи и энергоресурсы. Идеи же традиционно лучше всего произрастают на Западе вообще и конкретно — в Америке. Что до энергии, то Закариа пишет о контролирующих большие сырье­вые запасы «нерыночных странах — паразитах глобального рынка, оседлавших волну мирового эконо­мического роста»: их усиление — парадоксальное, но неизбежное следствие ­усиления «всех остальных». Именно в таком контексте в книге предстает современная Россия. Разумеется, она также упоминается через запятую в ряду с другими государствами БРИК как ­новая экономическая сила и в связи с ядерно-ракетными бес­покойствами.

Именно благодаря инновационности экономики США, считает Закариа, мир будущего еще долго будет постамериканским, а не, скажем, китайским, азиатским или каким-нибудь еще. Переход к многополярному миру не произойдет в одно мгновение, и Америка еще долго будет оставаться безусловным лидером (по крайней мере в военно-политическом отношении): равных соперников у нее в обозримом будущем не появится. Растущая же мощь «остального мира» будет проявляться в его способности действовать не столько в пику Соединенным Штатам, сколько помимо и в обход них. Вместо того чтобы немедленно бросать вызов Вашингтону, бывшие развивающиеся страны смогут игнорировать прежний центр, выстраивая отношения напрямую друг с другом. Еще недавно мы видели лишь два возможных сценария усиления незападной страны: один — интеграция в западную мировую систему на ее условиях, как это сделала Япония, другой — отказ от такой интеграции и превращение в страну-изгоя со всеми неприятными, даже фатальными последствиями для дальнейшего развития. В постамериканском мире подобный жесткий выбор более не обязателен. Соответственно, отход от однополярности будет означать и уход от жесткой предопределен­ности союзов и альянсов. В американском мире превращение, например, Китая в конкурента США означало бы более или менее автоматическую перестройку всей системы международных отношений в Азии — в част­ности, переход Индии, как соперника Китая, в американский блок. В мире будущего подобная логика будет не актуальна.

Выводы в подобных книгах-прог­нозах — традиционно их самое слабое место: рассказ о будущем вроде бы предполагает, что автор предложит и какую-то «инструкцию по пользованию грядущим миром».

В качестве советов, однако, читателю очень часто выдают лишь благонамеренные банальности. Тем не менее рекомендации, предлагаемые автором его соотечественникам, любопытны, поскольку отражают ту внеш­­неполитическую тактику, к которой будет подталкивать свою страну американская интеллектуальная элита. Характерно, что первым в списке советов идет призыв «выбирать приоритеты». Например, в отношениях с Россией США должны наконец определиться, что же для них важнее: размещение системы ПРО в странах Восточной Европы, защита демократии и прав человека, совместное давление на Иран или огра­ничение стратегических амбиций Москвы в Грузии и на Украине? Придется отказаться от политики тотального и прямого реагирования. Вместо того чтобы пытаться самостоятельно разрешать все возникающие кризисы, Вашингтон должен выступать в роли арбитра.

Главное условие успеха в постамериканском будущем — это восстановление легитимности в глазах всего мира, и хотя Закариа имеет в виду легитимность США, но его тезис применим и к любой другой стране.

В случае США, уверен Закариа, легитимность сильно подорвана на уровне внешней политики и дипломатии, однако фундаментально ничего не изменилось: американская модель остается сегодня наиболее привлекательной, и в основе этой привлекательности — открытость и оптимизм. «Осенью 1982 года, когда­ я 18-летним студентом приехал из Индии, в Америке был трудный пе­риод­, — вспоминает Закариа, ­выходец из семьи индийских мусульман. — В декабре уровень безработицы достиг 10,8 %, это был самый высокий показатель за все послевоенные годы… [Недавняя] война во Вьетнаме, Уотергейтский скандал, энергетический кризис, захват заложников в Иране… Советский Союз победно шествовал по миру, от Афганистана до Анголы и Центральной Америки». Но, несмотря на растущую, казалось бы, мощь Москвы, Рональд Рейган предсказывал, что ­социалистическая система­ скоро окажется на свалке ­истории. Америка восьмидесятых ­оставалась самой открытой и расположенной к людям страной. Сегодняшнюю американскую элиту­ он упрекает в безответствен­нос­ти, в раздувании подозрительности и даже ксенофобии. Посто­ян­ные объявления о повышении уровня ­угрозы, полицейская охота на ра­бочих-нелегалов, торговые санкции против половины стран мира, прослушки в нью-йоркских мечетях.

И все же сегодня опросы проживающих в США мусульман показывают: 70% из них верят, что в этой стране они многого могут достичь своим трудом (в среднем по населению США эта цифра составляет 64%). Нельзя, чтобы страхи, в том числе и угроза терроризма, поколебали главное завоевание американского общества — уверенность в собственных силах и в завтрашнем дне.

«Не существует китайской мечты», — пишет Закариа, и даже те, кто говорит о заимствовании китайской модели авторитарного экономического роста, воспринимают ее не как самоцель, а как средство достижения собственной «американ­ской мечты».