Алексей Шмелев: Культурный
код шутки

Получать удовольствие от смешного — в самой природе человека. Но юмор —
небезопасная вещь, ведь его оборотная сторона — обидная насмешка. Доктор филологических наук, заведующий Отделом культуры русской речи Института русского языка РАН Алексей Шмелев объясняет, как в юморе отражается культура.
В анекдотах и шутках проявляются характерные для народа и сообщества стереотипы, и о каждом из нас можно многое сказать по тому, как он шутит.

Остроумие — что это такое? И зачем люди вообще шутят?

Сначала несколько фактов лингвистического порядка. У немецкого слова witz (шутка) то же происхождение, что и английское wise (мудрый). Французское esprit свое первоначальное значение «дух» изменило на «игра ума, остроумие, способность находить смешное». Да и русское слово остроумие когда-то означало «способность проникать в суть дела» и лишь потом — «умение сказать что-нибудь смешное». Переход значения: от просто «умный» к «остроумный» происходит в разных языках, и, по-видимому, это не случайно. Связь мудрости и шутки характерна для многих языков и культур, например еврейской. Притчи, которые выражают глубокий смысл, весьма остроумны. Поэтому шутка — это не просто способ снять напряжение, дать аудитории расслабиться, посмеяться, не только средство установления более близкого контакта, но и попытка выразить смысл быстрее и точнее, чем с помощью занудных и сложных рассуждений.

Есть ли какие-то формулы, по которым строятся шутки?

Думаю, что единой формулы, которая сработала бы в любом языке и в любой культуре, нет. Есть очень серьезные исследования лингвистов, посвященные семантическому механизму юмора. Самое известное — работа Виктора Раскина, которая так и называется: «Семантические механизмы юмора». Там детально описывается, как устроены высказывания, вызывающие смех. Лингвистическая теория юмора получается довольно сложной, и не все ее разделяют. Я думаю, что поиски единого, универсального, общего начала у всех типов словесного юмора всех времен и народов малопродуктивны. Более разумная задача для исследователя — выявить, что кажется смешным конкретному культурному сообществу.

А сильно ли различается юмор в разные эпохи и у разных народов? Есть ли темы, табуированные в одних культурах и разрешенные в других?

Виды шуток и их уместность в разных ситуациях очень зависят от конкретной культуры. Полностью табуированных тем для юмора очень немного, даже если существует культурный запрет — скажем, веселиться по поводу смерти. Шутки на тему смерти в каком-то смысле неприличны, но неприличное-то как раз и смешно. Поэтому издавна существовал разряд черного юмора — на тему смерти и страданий. Эти шутки действительно шокируют многих, но многих заставляют смеяться. А эволюция тем, конечно, происходит. В периоды несвободы много шутят над своей несвободой — правда, не слишком публично. А в условиях свободы — чаще всего на темы секса, семейной жизни, этнических особенностей. Существенно, что почти любая шутка может оказаться неприемлемой для кого-то. Заранее бывает трудно предсказать: воспримет ли шутку данная аудитория. Важно, чтобы чувство юмора хоть отчасти совпадало у говорящего и его аудитории. В противном случае — провал, шутка покажется либо обидной, либо несмешной.

И еще одна важная вещь. В некоторых культурах, скажем в англоязычной, различают два вида шуток: спонтанные и так называемые canned jokes — в буквальном переводе «законсервированные» шутки. Последние близки к нашему анекдоту, в отличие от спонтанных — тех, что человек изобретает по ходу дела. Человек, который шутит спонтанно, никогда об этом не предупреждает, не говорит: «я сейчас пошучу». И он всегда, даже если шутку не он придумал, сделает вид, что она только сейчас пришла ему в голову. Напротив, рассказывающий «законсервированную» шутку, никогда не выдает себя за ее автора и благодаря этому находится в чуть большей безопасности, не жертвуя при этом степенью смешного. Он как бы не несет ответственности за возможные обиды, он ведь просто транслирует то, что ему рассказали.

А если человек сам придумал какую-то обидную шутку — он показал себя носителем опасных стереотипов.

В эпоху политкорректности неприемлемых тем, наверное, стало больше?

В англоамериканской культуре по большей части считаются неприличными шутки о других народах или о меньшинствах — это не значит, правда, что их совсем не рассказывают. Скажем, это может себе позволить человек, сам принадлежащий к народу, ставшему объектом вышучивания. Но в целом сейчас чаще рассказывают анекдоты о более нейтральных персонажах, не образующих социальные группы, например о блондинках — такие шутки, впрочем, тоже многие считают недопустимыми. Или шутки о Jewish American princess («еврейской американской принцессе»), но их тоже теперь воспринимают как неполиткоректные сразу по двум параметрам. Персонаж Jewish American princess — архетип избалованной дочки. Интересно, что и в русской культуре есть определенные стереотипы о семейной жизни евреев, которые проявляются в анекдотах: существует, например, персонаж «еврейская мама» — она постоянно опекает и наставляет чадо.

А какие еще стереотипы проявляются в шутках и анекдотах? Откуда они берутся?

Этнические стереотипы чаще всего возникают в связи с особенностями речи. Речь эстонцев медленная: они выдерживают более длительные паузы, чем говорящие на большинстве европей­ских языков, и, кроме того, в эстонском языке есть долгие гласные и согласные. Вот из-за этой медленной речи развивается стереотип чрезвычайной медлительности эстонцев: у них замедленная реакция, замедленное понимание. В анекдотах это подчеркиваются. Особое место в русском анекдотическом пространстве занимает чукча. Это человек, мало затронутый цивилизацией. Он по-своему совсем неглуп: иногда демонстрирует здравый смысл, а иногда и его отсутствие — из-за полного незнания современной городской жизни. Интересно, что в постсоветское время появилось много анекдотов о новых русских. С точки зрения стереотипов новые русские похожи на этнические меньшинства, ведь в анекдотах они так же плохо знают русский язык, не разбираются в самых простых вещах. Но вдобавок, разумеется, обладают большим богатством, с которым сами толком не знают, что делать.

Вы сказали, что этнические анекдоты опираются на мощные стереотипы, сложившиеся в отношении того или иного народа. Но ведь новые русские не столь экзотическая группа, как чукчи, с которыми мало кто из нас общался. Очень богатых людей кто-то встречал в жизни и все видели по телевизору. Почему в анекдотах они умственно неполноценные, хотя жизнь дает нам примеры обратного?

Стереотипы, которые появляются в анекдотах и шутках, — совершенно не обязательно те же самые, с которыми человек идет по жизни. Скажем, многие жители России, в том числе побывавшие во Франции, говорят, что главные черты французов — мелочность и скупость. Это представление стало стереотипом в нашем обществе, но оно совершенно не соответствует образу француза в анекдотах. Здесь он бонвиван: любит женщин, заказывает ящик вина и наслаждается радостями жизни.

Но как раз в отношении новых русских стереотипы совпадают. Дело в том, что само наименование — новые русские — употребляется чаще всего именно в шутках и анекдотах. Нельзя, описывая какого-то человека, всерьез сказать: «вот мой приятель, новый русский, считает так и так…» Поэтому не вполне правильно считать, что нового русского кто-то видел: это персонаж современного фольклора. Видим же мы не его, а своих разбогатевших приятелей, однокашников, олигархов и так далее.

А какие народы шутят чаще? Скажем, в американских фильмах русских часто изображают мрачными, без чувства юмора. И действительно, на переговорах американцы шутят чаще, чем русские.

Да, и это связано с западной ораторской традицией. Там этому специально учат. В Америке даже проповедник обязательно сдабривает шуткой свою проповедь. В православной церкви это не принято. И еще в нашей стране долго держалась традиция публичного зачитывания готового текста по бумажке. Если начальник большой, то текст ему писали референты. В раннесоветские времена они вставляли шутки в речи руководителей, но иногда шутки рождались спонтанно. Сталин много шутил, и его сложные шутки явно были подготовленными. А вот пример из выступления Хрущева. Выступая с резкой критикой идеологически невыдержанных советских писателей, он сказал, что Виктор Некрасов ищет признания на Западе, но это неправильно. «Ведь настоящий писатель, — говорил Хрущев, — ловит звуки одобренья не в сладком ропоте хвалы, а в диких криках озлобленья». А потом Хрущев добавил (возможно, спонтанно): «Это написал товарищ Некрасов, но не этот Некрасов, а тот Некрасов, которого все знают». Возможно, он сам обратил внимание на совпадение фамилий, когда зачитывал свою речь, возможно, это тоже заслуга референтов. А в брежневскую эпоху вожди никаких спонтанных высказываний себе не позволяли. Они не отвлекались от написанного заранее текста. Шутки вождей стали большой редкостью, потому что референты стали их избегать.

Затем произошел перелом, стиль власти изменился, вожди стали выглядеть поживее…

В постсоветское время СМИ начали транслировать неподготовленную речь политиков. Неотредактированные спонтанные высказывания руководителей государства оказались достоянием гласности. С одной стороны, политиков стало интереснее слушать, с другой — проявился феномен низкой культуры речи. Ведь когда человек по бумажке говорит, его ошибки проявляются только в неправильном ударении, либо в произношении «трудных» слов, а тут корявая, неправильная речь от начала и до конца. В 90-е годы мы даже зачастую не понимали, шутит тот или иной политик или просто не может правильно слова связать. Вспомним Черномырдина с его особым стилем: каждое предложение настолько неправильно с точки зрения русского языка, что его и понять нельзя. И Черномырдин этот стиль эксплуатировал. Видел, что получается коряво, но это его не заботило. Важна сама установка: он не боялся, что над ним будут смеяться.

У Путина другая речевая манера. У него разные речевые маски, одна — грубого мужика. В этой маске он использует сниженную лексику и грубые шутки. Вообще речевая манера Путина — та самая, которая была принята в неформальном общении в его круге.

Наверное, Путин стал первым за последние 50 лет, кто сделал шутку инструментом эффективной коммуникации, подобно западным политикам?

Не совсем так. Безусловно, у его речи есть яркая индивидуальная особенность, которой, впрочем, сейчас многие подражают, но Путин, в отличие от западных политиков, гораздо чаще использует уже готовые шутки. Кроме того, особенно в первый президентский срок, в своей речи он постоянно цитировал анекдоты. Многие этого не замечали, то есть не узнавали цитаты, потому что репертуар был весьма широким. Скажем, на открытии еврейского культурного центра в Москве Путин пошутил: «Ну кто зайдет к бедному еврею?». Это цитата из анекдота о Рабиновиче, который сидит без штанов и в галстуке. «Почему в галстуке?  — спрашивают его. — А вдруг кто-нибудь зайдет? — Но почему тогда без штанов? — Ну кто же зайдет к бедному еврею…» А западные политики соблюдают правила западной риторики. В нужный момент оратор шутит, чтобы, с одной стороны, снять напряжение, с другой — подкрепить высказанную ранее мысль. А в русской политической речи сейчас нет устоявшихся правил  — ни для готовых, ни для спонтанных шуток. Иногда заранее подготовленная шутка используется внезапно, порой не очень к месту — например, если надо поставить в неловкое положение задавшего неприятный вопрос. Многие помнят, как Путин сказал западному журналисту: «Если вы хотите стать исламским радикалом и готовы пойти на то, чтобы сделать себе обрезание, то я приглашаю вас в Москву… Я порекомендую провести операцию так, чтобы у вас ничего больше не выросло». Здесь многое показательно — и грубость, и то, как он ее ввернул вместо ответа. Скорее всего, ввернул спонтанно, но заготовил заранее.

А как шутят начальники, разговаривая с подчиненными?

Есть тип юмора в русской начальственной риторике, направленный на то, чтобы продемонстрировать близость к народу. Шутки, зачастую довольно грубые, призваны показать, что руководитель не считается с условностями, готов нарушать табу, употребляя неприличные слова и выражения и тем самым становясь на одну ступеньку с подчиненными. Но дистанция не сокращается, потому что подчиненный никогда бы на такое не отважился. Но и на Западе в реальности — разумеется, не в учебниках по менеджменту — начальник позволяет себе говорить так, что подчиненный заведомо не ответит ему в том же духе. И все-таки различия есть. «Западный» культурный код можно сформулировать так: «хорошо, если у каждого есть свое мнение, и пусть каждый его выскажет». Русский культурный код иной: «если другой человек ошибается, хорошо, если ты его поправишь». То есть мнения подчиненных — это их ошибки, которые надо сразу же исправить. Хорошо, если в тактичной форме, но часто и в грубой. Кстати, сейчас мы видим огрубление и политической речи, и связано оно как раз с подражанием Путину. Нынешний президент Медведев явно подражает Путину, хотя для него грубость гораздо менее органична. Так мальчик, который воспитывался в тепличных условиях, подражает мальчику из подворотни.