Юлия Гиппенрейтер: «Мудрым человек становится от жизни — если вообще становится»
Анна Натитник
В этом году психологу, психотерапевту Юлии Борисовне Гиппенрейтер исполнилось 90 лет. Ее имя известно даже тем, кто далек от воспитания детей, а ее книги переиздаются десятилетиями. Вспоминая о своей жизни, Юлия Борисовна говорит: «Я, конечно, совершала ошибки, но никогда не предавала своих убеждений, и в этом смысле ни о чем не жалею».
HBR Россия: Как вы пришли в профессию?
Гиппенрейтер: Я окончила школу в 1947 году. За два года до этого закончилась война и все ожило, в душах людей был рассвет. После борьбы страны за победу и выживание, закалившей и нас, детей военного времени, появился огромный интерес к жизни, к миру. Казалось, что перед нами открылись безграничные возможности, что мы теперь можем заниматься всем, что интересно.
Мне нравилось наблюдать за звездами: в 10 классе я ходила в астрономический кружок в планетарий, хотела стать физиком. Но в первый год поступить в университет не получилось. И тогда я стала ходить на лекции разных факультетов: мехмата, исторического, философского — «чтобы узнать, что это такое» (тогда вход был свободный). На философском я попала на лекцию об абсолютной истине, и она мне очень понравилась — можно сказать, озадачила и вдохновила. И я поступила на философский факультет, на отделение психологии. Потом мне говорили: «Ты смотрела в небо, а теперь внутрь человека — по сути это одно и то же». Как я теперь понимаю, и там и там тайна, которая веками притягивала человека — и ребенка тоже.
Дети, прежде чем начать думать о себе и разбираться в себе, должны освоить то, что вокруг: язык, устройство жизни людей, семейные отношения. Они используют все свои ресурсы, чтобы понять внешний мир. Взор внутрь появляется ближе к 20 годам — именно тогда я и подумала о профессии психолога.
Вы сразу заинтересовались темой воспитания детей?
Далеко не сразу! Психология в нашей стране развивалась в непростых условиях. После революции она оказалась под подозрением как «буржуазная» идеалистическая наука. В нее «сверху» усилено внедрялось учение Павлова о высшей нервной деятельности. Мы не читали зарубежных психологов, например Фрейд был запрещен, в библиотеках он не выдавался. Все это наложило отпечаток на мою судьбу: я стала экспериментальным психологом. Моя кандидатская диссертация была посвящена музыкальному слуху, докторская — движению глаз: куда и почему мы смотрим, как долго, что привлекает наше внимание. В той идеологической обстановке психолог не мог откровенно говорить с людьми — а глядя в глаза, можно было догадываться, чем занят человек: мыслит или слушает.
В 1960-х появилась инженерная психология, или эргономика — и изучение движения глаз стало очень востребованным. Наша лаборатория получала заказы, разработки использовались на практике. Это был один из ярких периодов моей жизни и жизни моих коллег.
Пока страна находилась в изоляции, мировая наука ушла вперед, на смену психоанализу (который мы пропустили) пришли гуманистическая психология, экзистенциальная психология — они занималась внутренним миром и проблемами человека. Когда открыли железный занавес и сняли идеологические ограничения, мы получили ко всему этому доступ. Возникло то, чего никогда не было в СССР, — психотерапия (вначале ее называли практическая психология). Это был взрыв — нового интереса, нового занятия, погружения в новое. Мне очень повезло: я несколько раз ездила в Европу и Америку учиться. Проходила курсы, участвовала в семинарах, знакомилась с новыми программами — и привозила знания в Россию, передавала их студентам. Потом начала консультировать взрослых и постепенно поняла, что все проблемы уходят в детство.
То есть вы стояли у истоков психотерапии в нашей стране?
Конечно. В целом, у истоков стоял целый слой молодежи — мои ученики по академическому образованию. По сравнению с ними я была уже «старая», им за двадцать, мне за пятьдесят, но у меня был такой же душевный подъем, я училась не только наравне с ними — я училась и у них.
Всплеск интереса к психотерапии объяснялся тем, что это было нечто новое и прежде недоступное, или были другие причины?
Человек жив не хлебом единым. Стремление понять себя и жить гармонично в душевном и духовном смысле долгое время у нас зажималось. Но это неизбывные потребности — они были и будут всегда.
Что, по-вашему, главное в работе психотерапевта?
Психотерапия — это прежде всего общение человека с человеком. Разные направления психотерапии по-своему определяют, что и как делать с тем, кто нуждается в помощи. Например, углубляться в переживания прошлого — или разбираться с настоящим; делать акцент на поведении — или на эмоциях; внушать — или рационально обсуждать. Думаю, психотерапия будет еще много раз преобразовываться и принимать новые формы.
К сожалению, если психотерапевт научился применять подходы одной школы, он от них, как правило, не отступает. На мой взгляд, это неверно: важно не застывать на чем-то одном. Хорошо, что есть специалисты, которые придерживаются синтетического подхода. Но во всех случаях главное — организовать такое общение с человеком, которое помогает ему находить пути к собственным силам и возможностям, до тех пор от него скрытым. Лучшая психотерапия — это обращение к росткам мудрости того, кто с тобой.
Как взрастить в себе мудрость?
Мудрости не научишь. Мудрым человек становится от жизни — если вообще становится: длительная жизнь не гарантирует мудрости. Взросление, и тем более старение, чревато фиксацией: на привычке, образе жизни, убеждениях, которые человек не пересматривает. Известно ироническое высказывание: «У каждого человека есть свой горизонт. Иногда он сжимается до точки — и тогда человек говорит: »Это моя точка зрения»». Когда кто-то решает ничего не менять, не трогать, не будоражить — это страшно. Это касается и межличностных отношений: к ним нужно подходить как к живому организму, который меняется вместе с ростом или изменением каждого человека.
В этом смысле нужно во многом учиться у ребенка. Чем больше я всматриваюсь в детей, тем больше очаровываюсь ими. У них есть удивительное свойство — спонтанность. Это биение жизни. Они открыто выражают то, что для них важно. А открытое искреннее выражение себя — лучшее средство против фиксации, остановки. Искренность и честность перед самим собой необходимы для осознания себя и дальнейшего движения, в том числе к мудрости.
К сожалению, дети со временем теряют спонтанность. Почему так происходит?
