Юлия Гиппенрейтер: «Мудрым человек становится от жизни — если вообще становится» | Большие Идеи
Дело жизни

Юлия Гиппенрейтер: «Мудрым человек становится от жизни — если вообще становится»

Анна Натитник
Юлия Гиппенрейтер: «Мудрым человек становится от жизни — если вообще становится»
Фото: Павел Маркелов

В этом году психологу, психотерапевту Юлии Борисовне Гиппенрейтер исполнилось 90 лет. Ее имя известно даже тем, кто далек от воспитания детей, а ее книги переиздаются десятилетиями. Вспоминая о своей жизни, Юлия Борисовна говорит: «Я, конечно, совершала ошибки, но никогда не предавала своих убеждений, и в этом смысле ни о чем не жалею».

HBR Россия: Как вы пришли в профессию?

Гиппенрейтер: Я окончила школу в 1947 году. За два года до этого закончилась война и все ожило, в душах людей был рассвет. После борьбы страны за победу и выживание, закалившей и нас, детей военного времени, появился огромный интерес к жизни, к миру. Казалось, что перед нами открылись безграничные возможности, что мы теперь можем заниматься всем, что интересно. 

Мне нравилось наблюдать за звездами: в 10 классе я ходила в астрономический кружок в планетарий, хотела стать физиком. Но в первый год поступить в университет не получилось. И тогда я стала ходить на лекции разных факультетов: мехмата, исторического, философского — «чтобы узнать, что это такое» (тогда вход был свободный). На философском я попала на лекцию об абсолютной истине, и она мне очень понравилась — можно сказать, озадачила и вдохновила. И я поступила на философский факультет, на отделение психологии. Потом мне говорили: «Ты смотрела в небо, а теперь внутрь человека — по сути это одно и то же». Как я теперь понимаю, и там и там тайна, которая веками притягивала человека — и ребенка тоже. 

Дети, прежде чем начать думать о себе и разбираться в себе, должны освоить то, что вокруг: язык, устройство жизни людей, семейные отношения. Они используют все свои ресурсы, чтобы понять внешний мир. Взор внутрь появляется ближе к 20 годам — именно тогда я и подумала о профессии психолога. 

Вы сразу заинтересовались темой воспитания детей?

Далеко не сразу! Психология в нашей стране развивалась в непростых условиях. После революции она оказалась под подозрением как «буржуазная» идеалистическая наука. В нее «сверху» усилено внедрялось учение Павлова о высшей нервной деятельности. Мы не читали зарубежных психологов, например Фрейд был запрещен, в библиотеках он не выдавался. Все это наложило отпечаток на мою судьбу: я стала экспериментальным психологом. Моя кандидатская диссертация была посвящена музыкальному слуху, докторская — движению глаз: куда и почему мы смотрим, как долго, что привлекает наше внимание. В той идеологической обстановке психолог не мог откровенно говорить с людьми — а глядя в глаза, можно было догадываться, чем занят человек: мыслит или слушает. 

В 1960-х появилась инженерная психология, или эргономика — и изучение движения глаз стало очень востребованным. Наша лаборатория получала заказы, разработки использовались на практике. Это был один из ярких периодов моей жизни и жизни моих коллег.

Пока страна находилась в изоляции, мировая наука ушла вперед, на смену психоанализу (который мы пропустили) пришли гуманистическая психология, экзистенциальная психология — они занималась внутренним миром и проблемами человека. Когда открыли железный занавес и сняли идеологические ограничения, мы получили ко всему этому доступ. Возникло то, чего никогда не было в СССР, — психотерапия (вначале ее называли практическая психология). Это был взрыв — нового интереса, нового занятия, погружения в новое. Мне очень повезло: я несколько раз ездила в Европу и Америку учиться. Проходила курсы, участвовала в семинарах, знакомилась с новыми программами — и привозила знания в Россию, передавала их студентам. Потом начала консультировать взрослых и постепенно поняла, что все проблемы уходят в детство.

То есть вы стояли у истоков психотерапии в нашей стране?

Конечно. В целом, у истоков стоял целый слой молодежи — мои ученики по академическому образованию. По сравнению с ними я была уже «старая», им за двадцать, мне за пятьдесят, но у меня был такой же душевный подъем, я училась не только наравне с ними — я училась и у них.

Всплеск интереса к психотерапии объяснялся тем, что это было нечто новое и прежде недоступное, или были другие причины? 

Человек жив не хлебом единым. Стремление понять себя и жить гармонично в душевном и духовном смысле долгое время у нас зажималось. Но это неизбывные потребности — они были и будут всегда.  

Что, по-вашему, главное в работе психотерапевта? 

Психотерапия — это прежде всего общение человека с человеком. Разные направления психотерапии по-своему определяют, что и как делать с тем, кто нуждается в помощи. Например, углубляться в переживания прошлого — или разбираться с настоящим; делать акцент на поведении — или на эмоциях; внушать — или рационально обсуждать. Думаю, психотерапия будет еще много раз преобразовываться и принимать новые формы. 

К сожалению, если психотерапевт научился применять подходы одной школы, он от них, как правило, не отступает. На мой взгляд, это неверно: важно не застывать на чем-то одном. Хорошо, что есть специалисты, которые придерживаются синтетического подхода. Но во всех случаях главное — организовать такое общение с человеком, которое помогает ему находить пути к собственным силам и возможностям, до тех пор от него скрытым. Лучшая психотерапия — это обращение к росткам мудрости того, кто с тобой. 

Как взрастить в себе мудрость? 

Мудрости не научишь. Мудрым человек становится от жизни — если вообще становится: длительная жизнь не гарантирует мудрости. Взросление, и тем более старение, чревато фиксацией: на привычке, образе жизни, убеждениях, которые человек не пересматривает. Известно ироническое высказывание: «У каждого человека есть свой горизонт. Иногда он сжимается до точки — и тогда человек говорит: »Это моя точка зрения»». Когда кто-то решает ничего не менять, не трогать, не будоражить — это страшно. Это касается и межличностных отношений: к ним нужно подходить как к живому организму, который меняется вместе с ростом или изменением каждого человека.

В этом смысле нужно во многом учиться у ребенка. Чем больше я всматриваюсь в детей, тем больше очаровываюсь ими. У них есть удивительное свойство — спонтанность. Это биение жизни. Они открыто выражают то, что для них важно. А открытое искреннее выражение себя — лучшее средство против фиксации, остановки. Искренность и честность перед самим собой необходимы для осознания себя и дальнейшего движения, в том числе к мудрости. 

К сожалению, дети со временем теряют спонтанность. Почему так происходит?

советуем прочитать
Войдите на сайт, чтобы читать полную версию статьи
советуем прочитать
Спать как босс
Жаклин Картер,  Расмус Хогард
Поощряйте альтруизм
Данн Элизабет,  Нортон Майкл