«Мы находимся в
центре шторма»

В своем интервью Рубен Ениколопов — профессор и ректор Российской экономической школы — ответил «HBR Россия» на вопросы, которые сейчас задает себе российский бизнес

и общество в целом: что будет с экономикой страны, чем для России обернутся западные санкции, удастся ли заместить импорт высоких технологий с Запада собственным или китайским производством, есть ли потенциал роста у внутреннего рынка и как вообще бизнесу действовать при нынешнем уровне рисков?

HBR Россия: В 2014 году Россия взяла курс на импортозамещение. Насколько страна преуспела в отделении своей экономики от мировой?

Ениколопов: В определенном смысле, конечно, преуспела. И сейчас, на момент введения новых санкций, российская экономика в гораздо меньшей степени интегрирована в мировую, чем до санкций 2014-го. Поэтому эффект от нынешних, существенно более серьезных санкций, будет несколько нивелирован.

Однако надо принять во внимание и то, что уже c 2015 года мы переживаем период низкого экономического роста. Это цена того самого импортозамещения и курса на самоизоляцию от мира. Эффект от ограничений на импорт с Запада не был особенно резким — происходило медленное-медленное отставание ввиду более низких темпов экономического роста по сравнению

с мировыми. Если же посчитать кумулятивный эффект замедления роста вследствие всех санкций и контрсанкций, введенных с 2014 года, то нынешнее падение будет как бы с более низкого уровня, и поэтому удар в моменте станет не таким резким. Это видно уже по тому, что в процентном отношении рубль пока упал не столь сильно, как в 2015 году.

Можно ли сейчас оценить ущерб для экономики от санкций, принятых против России в 2022 году?

Я бы не стал этого делать. Мы находимся в центре шторма. И в этот момент трудно, если вообще возможно, делать какие-либо предсказания дальше, чем на день-два. Можно лишь обозначить очень широкий коридор, некие пределы падения ВВП. Физически исключен сценарий, при котором экономика России упадет на 50% или даже на 40%. А упадет она на 10% или на 2%, сказать нельзя, потому что ситуация меняется каждый день. Мы не знаем, что будет через неделю, через две недели и т. д.

Есть ли исторические примеры, которые могут нам подсказать, что происходит в странах, попавших под жесткие санкции?

Вряд ли эти истории будут показательны, потому что в последние несколько десятилетий подобным санкциям подвергали относительно маргинальные страны, роль которых в мировой экономике была невелика. Против страны такого масштаба и такой интегрированности в мировую экономику, как Россия, санкции, подобные тем, что мы видим, не вводились никогда.

В чем уникальность санкционных мер, которые сейчас обрушились на Россию?

Самая жесткая и неожиданная мера — это санкции против Центрального банка, который, по сути, лишился возможности управлять существенной частью, как минимум, половиной своих резервов. Эта мера изначально даже не озвучивалась, и никто не думал, что она будет введена так быстро.

За последние несколько десятков лет ее применяли всего лишь четыре или пять раз, и только против совсем маргинальных стран. Беспрецедентно и то, что Швейцария нарушила свой нейтралитет впервые со Второй мировой войны, присоединившись к санкциям.

Разные страны наполовину сокращают экспорт технологий в Россию. Есть ли перспектива замещения этого экспорта?

Полной замены мы не достигнем. Потому что поставки наиболее высокотехнологичной продукции ограничили именно те страны, которые работают на самом передовом крае науки. Мы отстаем по этим направлениям лет на десять, наверное.

Если мы сможем импортировать нечто похожее, то, скорее всего, из Китая, который от ведущих стран отстает лет на пять по большинству из этих технологий. Но даже китайские производители не станут нам поставлять все, что имеют, потому что для них взаимоотношения с Соединенными Штатами играют очень важную роль и они не будут открыто нарушать санкции. Запрет на поставки для России не просто шок, к которому потом можно адаптироваться, а урон на многие годы вперед. И с каждым месяцем Россия будет отставать все больше и больше.

Западные компании по собственной инициативе, а не по указке своих правительств отказываются поставлять в Россию множество разных категорий товаров: от самолетов Airbus до фильмов Sony и Disney. Что это означает для России?

Если говорить о фильмах Disney, наверное, это просто обидно. От того, что мы не увидим этих фильмов, экономика не будет сильно отброшена назад. Но, конечно же, поставка процессоров Intel и AMD — это очень большой удар по определенному сектору экономики. Фирмы не хотят иметь дело с нами из-за высокого уровня неопределенности, ведь сама Россия ведет себя непредсказуемо. Вдобавок в данный момент для многих компаний продавать нам товары или услуги катастрофично с точки зрения пиара и репутации. Их клиенты в западных странах воспринимают ситуацию настолько негативно, что работа с Россией воспринимается как удар по бренду. Подозреваю, что влияние на российскую экономику непрямых эффектов от ухода мировых производителей, которым формально не запрещено работать с российскими клиентами, может оказаться даже большим, чем потери из-за санкций, введенных государствами.

«У РОССИИ ОТНОСИТЕЛЬНО БОЛЬШОЙ ВНУТРЕННИЙ РЫНОК»

Есть ли потенциал роста у внутреннего рынка?

Рост, если где-то вообще будет, то именно на внутреннем рынке и в тех областях, которые наиболее затронуты санкциями. Да, наше высокотехнологичное оборудование отстает от передового, но что-то в этой области нам все равно надо будет производить. Стране придется вынужденно заниматься тем самым пресловутым импортозамещением. Это слово, которое использовали в положительном ключе, на самом деле означает абсолютно неоптимальный путь для развития экономики. Но в суровых условиях, в которые мы поставлены, единственный шанс остается именно у тех отраслей, которые направлены на внутренний рынок. И прежде всего там, где надо будет сейчас замещать товары, которые нам перестали поставлять западные партнеры. Российским компаниям придется постепенно учиться делать что-то лучше, чем они делают сейчас, а пользователи станут оплачивать это из своего кармана. Производство будет не таким масштабным, не такого качества, но спрос будет.

Хорошо, что у России относительно большой внутренний рынок — и поэтому можно построить производство, направленное исключительно на отечественный спрос. Это не Куба и не Венесуэла, где собственные рынки ничтожны и строить для них производство не имеет смысла.

Будут ли у нас что-то покупать постсоветские и развивающиеся страны?

Они могут закупать у России то, что экономически окажется более выгодным, чем произведенное, скажем, в Китае. Высокотехнологичной продукции у нас нет, но мы можем брать дешевизной. Даже Советский Союз отлично продавал «Нивы», потому что они были неубиваемыми и дешевыми, хотя и не очень комфортными. Часть рынков остается открытыми для нас: некоторые азиатские, африканские страны, некоторые страны Латинской Америки. Самые платежеспособные выпали, и внешний рынок для нас очень сильно сжался, но какой-то потенциал для развития экспорта существует.

Исторически бизнес приспосабливался к разным ситуациям. Но некоторые крупные фирмы просто разоряются. Вероятен ли новый виток национализации?

Вероятность национализации в промышленности, сельском хозяйстве и других отраслях, где можно экспортировать продукцию, прямо сейчас невелика. Они не испытают такого сильного шока от санкций и вряд ли обанкротятся, хотя и для них ситуация постепенно ухудшится.

Возьмем сельское хозяйство. Агрофирмы закупили импортное оборудование, оно будет продолжать работать еще несколько лет, однако год от года станет морально устаревать. С импортом семян тоже могут возникнуть проблемы. Из-за всего этого возможности наращивать производство будут сжиматься — и это при том, что сельхозпродукцию можно экспортировать в Азию и Африку, где на нее хороший спрос. Примерно то же будут испытывать и другие традиционные производители. Им станет хуже, но я бы не ожидал катастрофической ситуации, банкротств и национализации.

Если нарушится устойчивость финансовой системы, какие-то банки могут быть национализированы. И больше всего тревог связано именно с банковским сектором.

«НАША ЭКОНОМИКА КРИВАЯ-КОСАЯ, НО РЫНОЧНАЯ»

Что должен делать Центробанк?

С моей точки зрения, Центробанк продолжает доказывать, что это самый профессиональный институт в стране. Он делает все, чтобы спасти ситуацию в текущий момент, принимая экстренные меры. Но у ЦБ осталась лишь половина резервов: ему как бы неожиданно связали руки — точнее, одну руку.

Главная задача ЦБ — предотвратить полномасштабный финансовый кризис. В банковской системе, к сожалению, есть большой психологический момент. Если все верят, что она рухнет, то она рухнет, потому что люди побегут забирать деньги из банков. И сейчас приоритет ЦБ — сделать так, чтобы клиенты банков забрали из них как можно меньше средств. Отсюда резкое поднятие ставки и очень высокие проценты по депозитам.

Давать советы людям относительно их сбережений — не моя профессия. Но если у вас достаточно средств, я бы советовал их диверсифицировать. Часть, может быть, стоит снять на случай, если вдруг все станет плохо. Но другую часть оставить, потому что, если не будет катастрофы, вы получите прибыль. В принципе сейчас такие риски, на которых кто-то очень много заработает, если угадает. Но угадать очень трудно.

Китай хорошо рос, накрепко привязав юань к доллару. А у нас такой сценарий возможен?

Фиксированный курс в том виде, что применяется в Китае, где вы можете обменивать деньги относительно свободно, но при этом Центральный банк контролирует курс и занижает его ради того, чтобы стимулировать экспорт за границу, сейчас сложно себе представить в России. Центральный банк сейчас не в том состоянии, чтобы полностью контролировать курс рубля: дай бог как-то тормозить его падение.

Если же вы имеете в виду под фиксированным курсом не китайскую, а советскую модель, когда нет свободной конвертации национальной валюты, это означало бы слом всей экономической модели. Российская экономика кривая-косая, но рыночная. И ввести полный валютный контроль в рыночной экономике практически невозможно. Точка невозврата к плановой экономике давно пройдена, и если не будет гигантских катаклизмов, курс рубля не будет фиксированным. Гораздо более вероятный сценарий — просто очень дешевый рубль.

Какие еще риски для российского бизнеса резко выросли в текущей ситуации?

О, здесь длинный список. Как со стороны поставок, так и со стороны спроса. Надо исходить из того, что мы полностью отрезаны от Европы и США, а с другими странами возможности сделок ограничены. Любой бизнес с российскими корнями будет теперь платить дополнительную риск-премию. Это означает, что во всех внешнеторговых сделках вам придется делать скидки, дешевле продавать и как-то убеждать партнеров, что с вами стоит иметь дело, несмотря на риски. В итоге эти риски придется компенсировать клиентам финансово.

Есть сектора экономики, которые настолько производительные и у них такая большая рента, такая маржа прибыли, что они могут себе это позволить. Я бы не переживал за производителей удобрений, например. Потому что они настолько важны с точки зрения сельского хозяйства во всем мире, не только в Европе и Америке, что найдут свои рынки сбыта. Но и им придется как-то компенсировать клиентам эти риски. То есть прибыль упадет у всех.

«СТРОИТЬ КАКИЕ-ЛИБО ДОЛГОСРОЧНЫЕ ПЛАНЫ СЕЙЧАС НЕВОЗМОЖНО»

Что бы вы посоветовали руководителям компаний?

Во-первых, не паниковать. Во-вторых, понять, что у внутреннего рынка есть потенциал, особенно в секторах, где надо будет замещать выпадающий импорт из стран Европы, США и др. А тем, кто работает на экспорт, надо переориентироваться на клиентов в тех странах Азии, Африки и Латинской Америки, которые меньше связаны с США.

Надо исходить из того, что сейчас мы живем в кризисном режиме, и неясно, сколько он продлится. Больше всего бизнес пугает нынешний уровень неопределенности: непонятно, что происходит, сколько это будет происходить и чем закончится. Строить какие-либо долгосрочные планы невозможно, и я бы советовал бизнесу консолидироваться. Увеличить финансовую подушку уже не удастся, поэтому стоит попридержать необязательные расходы. Надо максимально консервативно, аккуратно переждать период высокой неопределенности. И пытаться найти окна возможностей, они точно есть, как минимум в тех секторах, где будет вынужденное импортозамещение.

Многие еще помнят дефолт по внешним долгам России 1998 года. Насколько нынешняя ситуация похожа на ту, что мы переживали тогда?

Она и похожа, и не похожа. В 1998 году государственные институты были очень слабы. Бюджет не мог собирать деньги, потому что плохо работала налоговая система. Сейчас этой проблемы нет, да и Центробанк управляет умело. С этой точки зрения мы в гораздо лучшей ситуации. Но, с другой стороны, в 1990-е годы было огромное количество незадействованных мощностей, наследство еще советского режима. Из-за того, что тогда сильно просел ВВП, не все работало на полную мощность. И можно было резко запустить этот простаивающий потенциал. Произошел очень болезненный, но краткосрочный удар по рынку труда, но довольно быстро все восстановилось. Сейчас нет избыточных мощностей, которые можно быстро запустить и получить выгоду от того, что рубль сильно упал. Если наши товары невозможно экспортировать, девальвация не работает. Поэтому мы не можем ожидать быстрого отскока после падения. Оно может быть не столь резким, как в 1998-м, но гораздо более затяжным.

Ожидать ли серьезной утечки мозгов?

Это очень серьезная проблема. Мир большой, и высокий человеческий капитал, уехавший из России, найдет себе применение. Самые большие трудности могут возникнуть у нашей ИТ-индустрии. Ее специалисты действительно востребованы на международном рынке, их удерживает здесь только желание работать в России. Отъезд профессионалов, программистов и айтишников был бы серьезным и долгосрочным ударом по экономическому росту, потому что вернуть уехавших будет очень тяжело.

 «САНКЦИИ ИМЕЮТ ТЕНДЕНЦИЮ ПРИЛИПАТЬ К СТРАНАМ»

При каких условиях возможен позитивный сценарий?

С моей точки зрения, нет положительного сценария, который был бы основан исключительно на экономических механизмах. Позитива нельзя достичь, управляя одними экономическими рычагами, он потребует изменений международных политических договоренностей, то есть полной перестройки взаимоотношений стран, которая позволила бы с чистого листа восстанавливать экономику. Это должно быть нечто масштабное, как с точки зрения всей социально-политической структуры внутри России, так и во взаимоотношениях с другими странами.

Что произойдет с санкциями, если обстановка нормализуется? Их отменят быстро или они останутся с нами надолго?

Санкции имеют тенденцию прилипать к странам, против которых их ввели, поэтому даже после достижения договоренностей и подписания мирного договора полной их отмены не будет, во всяком случае сразу. В тех государствах, что ввели против России санкции, от них много кто выиграет, и эти компании будут лоббировать продолжение действий запретов. Но есть и санкции, от которых страдают практически все: запрет полетов, например, не выгоден никому. Поэтому, если будет шанс договориться и его отменить, западные компании этим воспользуются. Напротив, такие меры, как финансовые санкции или ограничения экспорта углеводородов, если это все-таки произойдет, отмотать обратно очень тяжело. Мы видели это на примере так называемой поправки Джексона — Вэника: ее приняли в 1974 году, и она вводила ограничения на торговлю со всеми советскими республиками за то, что они препятствовали эмиграции граждан СССР. В 1990-е годы выезду людей из России власти уже не мешали, то есть повод исчез. Однако поправка действовала еще целых 20 лет. И новые санкции не вернутся в ближайшее время к уровню до их введения, то есть к 2022 году.

Но если ситуация нормализуется, какие ограничения все же снимут?

С моей точки зрения, одной из первых санкций, которую отменят, будет закрытие воздушного пространства. Эта мера наиболее заметная, наиболее болезненная и наименее выгодная всем странам. Сейчас и западные партнеры мучаются с тем, чтобы вернуть из нашей страны своих граждан. Думаю, что можно пройти от санкции к санкции и просчитать, насколько от каждой из них страдают все те страны, которые их ввели. Те санкции, от которых для них потерь больше всего, и будут отменены первыми.

Ограничения на операции с нашими банками, особенно крупными, тоже невыгодны никому, потому что у банков много контрагентов за рубежом. Им тоже, скорее всего, вернут возможность работать раньше, чем мелким и специализированным банкам, связанным с ВПК.

А ограничения технологического импорта — они надолго?

Эту меру не отменят первой, но там в самой постановке больше гибкости. Сейчас ввели ограничение на размер этого экспорта — его должно стать на 50% меньше. И я думаю, что среди технологических фирм скоро начнется жесткая схватка бульдогов под ковром за попадание в оставшиеся 50%. Потому что очень много выгодных контрактов с Россией уже заключено. Западные компании будут лоббировать запрет экспорта в Россию товаров своих конкурентов и разрешение для себя. Каждая станет приводить аргумент о необходимости российских контрактов, чтобы на заработанные деньги быстрее развивать свои лазеры. Или микропроводники, или микропроцессоры, или что-то еще.

Я думаю, что старые контракты будут спасать и новые заключать, но чтобы полностью отменить эту санкцию, нужна какая-нибудь очень положительная новость. Для стран Запада ограничения имеют важное символическое значение. Посмотрите, что происходит между США и Китаем: при Трампе была эскалация торговой войны, и хотя с тех пор пропали многие причины и поводы, из-за которых для китайских товаров были возведены тарифные барьеры и проч., санкции остались.

Вы начали с санкций против ЦБ. Как живут страны, в которых они были введены?

Как живут Куба, Венесуэла, Иран и Северная Корея? Плохо. Население всех этих стран живет очень бедно. Санкции так и не сняты, потому что политический режим остался прежним и вообще не происходило значимых изменений, которые могли бы дать повод для их отмены. Ведь если ничего не меняется, то санкции никто и не снимает. При этом, по опыту других стран, мы видим, что одних экономических проблем недостаточно для того, чтобы запустить какие-то политические процессы. На примере Венесуэлы, Северной Кореи, Кубы и других стран, в которых экономика, мягко говоря, не развивается, мы видим, что характер режима остается прежним. Никаких революций в них не происходит.

Может ли Россия оказаться в блокаде и полной международной изоляции?

Сравнивать Россию с Кубой, с Северной Кореей, Венесуэлой все же нельзя. Масштаб имеет значение. И Россия абсолютно другого масштаба страна по размеру и экономике. Поэтому напрямую проводить параллели не стоит.

Можно изолировать и практически забыть про Кубу до тех пор, пока там не появилось ядерное оружие. В Венесуэле все плохо, но она вне повестки, про нее не говорят. А Россию игнорировать нельзя, даже если страна будет изолирована. Она все равно очень заметный игрок. Про нее невозможно забыть, как про Венесуэлу.